Упрощенная HTML-версия
ê
Гавриил КУНГУРОВ
10
нидой. Подтянули ватажники кушаки, заломили шапки и заходили гусаками. Больше
всех мучила рыжая бровь Сеньку Аверкееева. Мучила смертельно, неотвязно.
Но знал Сенька — сурова жизнь: «Метишь в лосеву телку, а попадешь в гни-
лую елку». Заметался, затревожился, неотступно ходил за Степанидой. А Степани-
да тянулась к Ярофею; приглядывалась, украдкой вздыхала, пыталась разгадать, что
таится у него на сердце. Немало пролилось девичьих слез.
Но гору не перескочишь, в чужое сердце не залезешь. Вырвала Степанида из
своего сердца заветную думку, вырвала с болью, как жгучую крапиву, и перешагну-
ла крепкой ногой порог Сенькиной избы.
...Порядки в Сабуровке сабуровские.
До Москвы далеко, а еще дальше до царя; правил окрестностями Ярофей свое-
нравно, своеправно; слыл он за малого приленского воеводу.
Жить бы да жить в привольной сытости. Мрачный ходил Ярофей: по-прежне-
му мучила надоедливая думка. Из теплого угла безудержно тянуло на простор. Ве-
рилось: там, за нехоженой тайгой и звериной глушью, цветет неведомая счастливая
земля.
Даже сны Ярофея тревожили до одури. Как-то приснилось: раздвинулась ска-
ла, что высится за синим мысом, и хлынула вода, залила горы и леса. Не стало места
ни человеку, ни зверю, только птицы с плачем носились над водой, искали приста-
нища. Проснулся Ярофей в ознобе, вскочил с лежанки: «Уходить надо с насиженно-
го места! Уходить!.. К худу сон...»
Часто выходил Ярофей к реке, садился на высокий бугор. Тихая Лена лениво
катилась к северу. За Сабуровкой она разлилась в широкий плес, тусклый и мертвый,
как озеро. Берега плеса заросли осокой, камышом, подернулись ряской. Вглядывал-
ся Ярофей в дремотную зелень, гневно шептал: «Бесталанная река, постылая!..»
Всякому делу — свой конец.
Стал доискиваться московский царь: отчего с богатой Лены мал соболиный и
иной пушной приход? Отчего урон терпит царская казна? Иль перевелось зверье?
Или отбились от ясака покоренные сибирские народы?
Дознался царь о самоуправстве дерзкого Ярошки Сабурова, послал своего
доглядчика и сборщика пушной казны, воеводу немца Петра Кранца, чтоб царским
именем и крепкой рукой навел на Лене порядок, а самоуправца, беглого Ярошку,
заковал бы в железные колодки.
Словно вешний снег, явился в Сабуровку царский воевода. Крутонрав и злобен
оказался Петр Кранц. В день его приезда ударил задорно церковный колокол, поп
Гаврила служил в честь воеводы молебен, но, к великому огорчению сабуровцев,
воевода в храм не пожаловал. Со своими помощниками торопливо громил он Яро-
феевы погреба и клети. И не успел поп Гаврила пропеть многолетие, как царский
воевода заковал Ярофея в железо и бросил в черную избу.
Насупилась Сабуровка. Не по нраву пришлась ей крутая рука воеводы. Стали
ревностно доглядывать сабуровцы за воеводой и его людишками. А воевода, как
берложный медведь, сидел в воеводской избе, будто его и нет, но все видел, все
слышал. Подслухи его и доглядчики навозными мухами рассеялись по Сабуровке.
И примечали сабуровцы с тревогой, что воеводская сторона росла, съезжались отов-
сюду неведомые люди, воеводские доглядчики и помощники. Многих сабуровцев
разорил начисто лиходей воевода непомерными поборами и своевольными грабе-
жами.
Разбилась Сабуровка на две слободы: Воеводовку и Ярофеевку. Смертным
боем бились по воскресным дням слободки: шли люди стеной, ломали друг другу