Упрощенная HTML-версия
Алексей ЗВЕРЕВ
ê
120
цев-рогатин, но с коленей не убегал. Потом Лидка лезла к бабке, чтобы та и ее поще-
котала, но бабка отталкивала ее, ворча: «Маленькая, что ли, тебя на руках держать»,
и Лидка начинала плакать, отворачиваясь к стенке.
— На мокром месте у те глаза, Лидка, — ласково ворчала бабка и привлекала
к себе девчонку, прижимала к груди и гладила белые волосы. Лидка смеялась сквозь
слезы — так нужна была ей ласка. Вот, Лидка, для Миньки ты нынче главная лю-
бовь, главная забота, главная печаль его. Жалость тревожная подступала Миньке к
сердцу при мысли о Лидке, и виделись ему всегда тоскливые, напуганные и сторож-
кие ее глаза. Они после слез становились улыбчивы. Робкая улыбка недолго тепли-
лась в них и улетала до новых слез. Как бы Миньке хотелось, чтобы Лидка всегда
улыбалась, всегда была весела и беспечальна. Что бы такое в городе ей купить и раз-
веселить ее на неделю или хотя бы на целый день. А купит он ей гарусный платок,
такой же, какой был когда-то у матери. Лидка любила надевать его и просила мать
оставить, когда та уезжала с отчимом в другое село. Платок этот был Лидке к лицу,
шел к ее карим глазам, и бабка, глядя на нее, говорила:
— Личит тебе такой платок. Личит.
Лидка подходила к зеркалу и долго смотрелась в него, то одним, то другим
плечом повертывалась. Розовые цветки на платке походили на розовые Лидкины
щеки, розовевшие еще больше от неожиданного открытия: как она хороша. Но и у
матери платок был единственным украшением, и на просьбу бабки отдать платок
девчонке отговаривалась:
— Это свадебный подарок мамин.
— Вот и передари его дочери.
—Я куплю ей новый, такой же хороший, — обещала мать, но Лидка знала, что
купить ей не удастся: она приняла на руки кучу ребятишек.
Вот удалось бы Миньке купить такой платок, вот хватило бы денег. Хватит ли?
Таких платков в продаже нынче нет. Его только с рук можно купить или на барахол-
ке, и то случайно. Миньке хотелось разбудить Спиридона и спросить, какая цена
такому платку, но тот храпел вовсю, и будить его Минька не решился.
А то, что называлось городом, приближалось и приближалось. Они уже час
ехали по столбовой дороге: высокие столбы справа и слева несли на себе сети про-
водов, которые ныли и нагнетали тоску. Минька оглядывался, но и там все слилось
с белым снегом, и деревенька укрылась им. Как это люди живут без лесов и гор, без
родников и рек? Нет тут ни заячьих следов, ни медвежьих, только собачьи следы
испятнали все закрайки дороги...
Гнедко кивал головой, что-то вспоминая. Мягкими губами он тянулся к Минь-
ке и бил копытами о полозья — просил убрать пристывшие к ноздрям сосульки.
Кроша в руке лед, Минька убрал их осторожно, и Гнедко закивал усерднее, словно
благодарил. Минька хорошо помнил, с какой поры родилась дружба между ним
и конем. Была последняя весна войны, когда дед взял Миньку на весенний сбор
орехов.
—Гляди, бабы подались в лес. И чего сидит, чего месит свои травы. Доктор —
посконные оборки. Езжай, говорю, — гнала бабка старого в лес.
С привязанными к седлу мешками, пять штук при одной лошади, уходили
бабы в сторону сказочного озера, бесстрашные бабы. Деду отсиживаться было не-
ловко и остаться крайность большая — просили его больные приехать то в одно, то
в другое село. Дед поразминался, поразминался, позаглядывал в окошко на весен-
нее солнышко и сказал:
— Собирайся, Минька, и ты. — То был первый случай, когда дед пригласил
Миньку в горы.