Упрощенная HTML-версия
Алексей ЗВЕРЕВ
ê
126
— Говори делом, тетка. Бери любую половину. — Женщина вырвала из рук
платок и пошагала дальше.
— Тетка! Не упускай покупателей. Задаром отдашь. А ну вот тебе еще сотня.
Женщина вернулась и бросила платок на руки Спиридона.
— А ну, Михайло Иваныч, раскошеливайся!
Шел Минька в колхозный дом успокоенный. Ни себе, ни бабке ничего не ку-
пил, денег осталось на соль и на спички. Лидка обрадуется, когда Минька платок
этот из мешка вынет. И бабка его поймет: ничего не надо ей для жизни, что для
смерти было, и то отдала. А Минька будет донашивать немудреную дедову одежду.
Лидке надо — чтобы слез ее не видеть. Ей надо, что поделаешь, да и девкой уже
становится. Тот раз, когда заявила она, что смерть ее потеряла, Минька долго при-
ловчался серьезный разговор начать, посадить ее перед собой и, сколько есть ума,
убеждать, что жить непременно надо, что все у них впереди, что погоди, как они
еще заживут: и дом новый построят, и скота больше будет, и огород расширят до са-
мого болота, — так и не смог, он только дернул тогда Лидку за рукав и сказал тихо:
«Давай не плети всякое».
Плохо сказал, шибко мало, но Лидка защиту, что ли, какую в нем почуяла, пла-
кать перестала и вздохнула облегченно. Взглянула на него по-особому, словно толь-
ко заметила, а брат-то, брат ведь есть, не одна она на свете. Так думал Минька, пока
шли они до Дома колхозника. Спиридон думать не мешал, оттого, пожалуй, что осо-
бый блеск в глазах Миньки видел, другую походку, осанку ответственную, платок в
руке. В колхозном доме Спиридон ласково поглядел на Миньку и спросил:
— Что дальше делать будем, Михайло Иваныч?
— Справляй, дядя Спиридон, свои дела живей, и домой двинем, — сказал
Минька.
— А детдом? С ним как быть?
—Мне домой надо.
— Не пойдешь, не посмотришь, какой он?
— Незачем.
— Я, брат, так и думал. Завтра дело справлю. Послезавтра двинем.
— Завтра бы, — дрогнул голосом Минька.
— Эко торопишься. В кино сходил бы, в музей.
— Проживаться тут.
— Это верно. Город деньги любит. Да и кони сенишко съели. Завтра я с утра
все сделаю — и двинем. А завроно скажем, что убег. Скажем так?
В деревню вернулись вечером. И хоть спать клонило и в тепло тянуло, выпряг
Минька Гнедка и остыть поставил у столба. Все ждал—вот выйдут бабка с Лидкой,
помогут хоть ворота закрыть и оглобли подвязать у саней, но так и не дождался.
«Придется выговор дать», — обиделся он и вошел в избу. Бабка лежала на койке и
охала.
— Ох, Миня, не встретила тебя, вовсе хворой стала. Встать уж не могу. А та,
полыса-то, в клуб наповадилась. А в клубе-то парень чужой, дак, говорят, пристает
к ней.
—Это какой еще чужой? — устало ворочая языком, спросил Минька и присел
на край бабкиной кровати.
— Боюсь я, Миня, выскочит она за него. А рано. Рано-то, как рано! Я, слава
богу, семнадцати, а ей-то, ох-хо-хо. Беда это, Минька. Пошел бы ты к Спиридону,
да с им и отсоветовали бы. Потерпела бы еще маленько нужду-то. А то от нужды
да к горю.