Упрощенная HTML-версия
Иннокентий ЧЕРЕМНЫХ
ê
192
— Перестань орать! Есть санинструктор? Давай быстро! — приказывал Ель-
чанинов.
Санитарный пункт был немного позади траншей, и ребята занесли раненых в
блиндаж, положили на носилки. Медицинская сестра в свете двух фонарей, стояв-
ших на ящике, который служил столиком, тут же стала разглядывать и ощупывать
раненых. Раненые и порезанные кинжалами лейтенант Поляков и парторг Калугин
были в тяжелом состоянии.
После обработки ран и перевязки первым в сознание пришел Поляков. Он
тихо спросил:
— «Язык» есть? Все живы?
— Есть! — ответил Ельчанинов.
— У тебя что со щекой? Ранен?
—Немножко зацепило. Каймонова ранило в руку. Калугин плох. Кешке «язык»
чуть палец не откусил.
— Приведи «языка», — попросил лейтенант Ельчанинова.
Немец лежал у входа в блиндаж, в траншее. Кузьма взял его под мышки, с маху
поставил на ноги, втолкнул в блиндаж. Немец был с разбитой физиономией, на шее
остался оттиск крепких пальцев Ельчанинова. Гитлеровец с ненавистью посмотрел
на Калугина, Полякова и, кивая головой на Кузьму, выругался по-русски:
— Русс… собака!
— Ого, какого зверя взяли! — с трудом выговорил Поляков. — Он и тут еще
рычит.
Немец был крупный в кости, с нашивками СС на рукаве, второй рукав ему
оторвал в схватке Ельчанинов. Руки у эсэсовца были мускулисты и жилисты.
— Как ты совладал с ним? — удивился лейтенант.
— С таким злом черта сломишь, — ответил Кузьма. — Это он вас и Калугина
поронул ножом. Мне чуть глаз не вынул. Кажется, агитатора я пришиб прикладом.
— М-м-да-а, — голос комвзвода был болезненным. — Молодцы... Так вот... и
давайте... дружнее... Я... отвоевался.
Ножевая рана от бедра до грудной клетки оказалась смертельной…И мы хоте-
ли как можно быстрее донести Полякова до расположения разведроты, а там — на
машину и в медсанбат. Но, увы! Заградотрядчики пропускали нас через свои тран-
шеи лишь тогда, когда мы шли на передний край линии фронта. А когда возвраща-
лись, нас окликали, приказывали ложиться у траншей. Потому что часовой не имел
права ночью пропустить в тыл даже одиночку. Они никогда не спешили вызвать
дежурного по части, просили закурить. Так и на этот раз.
— Браток, — умоляющим голосом обратился Кузьма к заградотрядчику. —
Пропусти-и, тяжелораненых несем…
Но не тут-то было. Часовой фонариком осветил Кузьму, а тот ударом выбил из
его рук не только фонарик, но и винтовку и тут же дал из автомата длинную очередь
в небо.
После стрельбы мы не сразу услышали крик:
— Тревога!
Нас окружили «вояки», спрашивают:
— Кто стрелял?
— Как не стрелять, — опередил Кузьму Борис Леготин. — Вечером я ему дал
горсть махорки, а он, надзиратель, опять просит закурить! И еще говорит: дай на
цигару для дежурного.
— Что-о?! — зычным голосом спросил тот. — Так всегда, гражданин началь-
ник, ваши солдаты просят у нас махорки для себя и для вас.