Упрощенная HTML-версия
Иннокентий ЧЕРЕМНЫХ
ê
218
Однажды немец прострелил на мне термос с супом, я упал. Суп горячий, течет
из дыр, ошпаривает тело. Мне невтерпеж, ворочаюсь, дергаюсь, а он продолжает
расстреливать термос, в задницу хватил… Как только жижа вытекла, обжигать не
стала, я мертвецки притих. Фриц сделал черточку на ложе своей винтовки — ка-
пут Ивану! Так и наши снайперы обманываются. Вот было однажды: «Немец, не-
мец!» — заорали разведчики и давай из автоматов лупить вслед ему, а он упал, его
не видно. «Амба!» — сказал Гриша Доброхотов, я возразил: «Может, испугался да
бухнулся, а может, ранили?» — «Да ну! Убили! На одного фрица меньше стало». И
Вася Рубанов сказал мне: «Неверующий ты Фома». Доброхотов добавил: «Любо-
пытный, убитых разглядывает. Ему надо знать, почему рот открыт. «Ура» кричали
или орали «мама». А я им: «Фома, Фома! Скажите, какая разница между убитым
немецким солдатом и нашим?»
Никто не ответил, и я давай рассказывать:
— Смотрю, немец убит и наш солдат. Лежат один от другого метров на двад-
цать, и больше ни одного трупа. Как так, думаю, они что, как на дуэли, одновремен-
но стрельнули? Разглядываю одного, другого, прихожу к выводу: немец ранил на-
шего солдата, а тот в ответ уложил его наповал. Убедил меня в этом наш убитый. Он
калачиком лежал, с болезненно-искаженным лицом — от тяжелой раны извивался,
так и застыл. Это было в середине сентября. Солнце со страшной силой жгло. Ве-
чером я опять вижу убитых: наш солдат лежал по-прежнему как жалкий комочек, а
немец за это время словно размокал в воде — вздулся! Жирный! С хода дуется, гад.
Европу ограбил, тут у нас колхозный скот жрал, а наш на кашке воевал, исхудал,
вороне и клюнуть нечего. B разной позе и разном состоянии застает смерть солда-
та. У одного страх в глазах — значит, трусливым был, у другого зло на лице — от
ненависти к врагу.
...B стороне тракторного завода вдруг разразилась пулеметная стрельба, поле-
тели в небо ракеты, освещая стены ограждения и крыши завода.
Позднее узнаем, что разведчики пробрались к домам заводского рабочего по-
селка и там взяли пять «языков». Командир батальона капитан Скарга накормил их,
дал каждому по булке хлеба и отправил назад!
—Гарнизон обещали привести?!—гневно спрашивал СкаргуМакаров. «IIIиш
приведут! — думал я. —Танкист тоже обещал —и Вилли Бределю, и Баранову. Мы
из-за него на передовой трое суток мерзли, а он к нам не вернулся».
После разгрома немцев под Сталинградом Гершман, допрашивая одного пол-
ковника в лагере для военнопленных, узнал, что как только танкист тогда спустился
к своим в траншею, его взяли под ружье, а что с ним произошло дальше — неизвес-
тно. Что тут не понять — расстреляли.
А те пять «языков», взятые разведчиками и накормленные Скаргой, привели-
таки 863 немца утром 31 января.
— Как у тебя с «огурцами»? Дай немцам прикурить! — приказывал комдив.
Первого февраля 1943 года наша артиллерия обрабатывала переднюю линию
врага, а на следующий день периодически обстреливала беглым огнем. Из-за огра-
ды завода, из балки Макитра высыпали немцы. Шли малыми группами и большими
колоннами. Разведчики дивизии и часть солдат пехоты двинули им навстречу. И вот
мы, одетые под цвет снега, и они — в мышастых потрепанных шинелях, с голова-
ми, обернутыми полотенцами, шалями, согнувшиеся в три погибели, встретились
лицом к лицу:
— Чо, «бугор», Иваны начистили вам морды? Хлястик у шинели оторвали? —
с чувством превосходства спрашивал Леготин рыжебородого офицера. Критически
оглядел другого офицера, с наброшенным на спину пестрым полушалком: — Тебя