Упрощенная HTML-версия
Иннокентий ЧЕРЕМНЫХ
ê
230
уложит тебя! И Борис Леготин понял эту солдатскую хитрость под Сталинградом.
И тут, на Орловско-Курской дуге, он среди нас, одетых в новенькие цветастые маск-
халаты, ходил в старом изодранном маскхалате нараспашку: одна гача штанины по-
верх голенища сапога, другая заправлена в голенище.
…Последний вечер перед генеральным наступлением наших войск...
B воздухе серая муть, а на дно траншеи уже опустилась ночь. Хотелось ус-
нуть, но сон не брал. Чем ближе становилось утро, тем сильнее тревожились ребята.
Многие из них сегодня получат первое боевое крещение. Даже Леготии не спал, а
уж на него давно ничто не действовало.
Оставался час до начала артогня. Было тепло, но нас знобило.
— Который раз иду в бой, но всегда трясет, — говорил Саша Сидоров, — хо-
лодный пот по спине. Только выскочу из траншеи — ничего не чувствую. Порой
даже не помню, как и в атаку ходил.
B траншее почти все разведчики новички: новосибирцы, алтайцы, вчерашние
курсанты пехотного училища, многих я еще не знал пофамильно. Командир второго
взвода лейтенант Вася Песков тоже впервой пойдет в атаку. Он незаметно смотрит
то на одного, то на другого разведчика. Я-то знаю, пытается угадать, боится ли кто
из его подчиненных так, как боится он, командир. Тревога на лице не пыль — не
смахнешь рукавом шинели. Высокий паренек Вася Гребенюк, задравши голову, гля-
дит в небо, а нога его, согнутая в колене, предательски подрагивает. Он первым из
курсантов принял вчера боевое крещение.
— Что, Вася, — спрашиваю его, — будущее тревожит?
— Все вместе. Что будет через час, и вчерашнее из головы не выходит.
Иду дальше по траншее. Василий Бучнев, старый солдат с порванной ноздрей,
курит большими затяжками. Я подошел к кромке траншеи. Нейтральная полоса в
сплошных воронках, в случае чего есть куда завалиться. Заранее прокладываю гла-
зами путь: от воронки до воронки, от вывороченного с корнями дерева до кустарни-
ка, изрубленного осколками. Там разбитые пушки, горелые танки и траншеи.
Последние минуты до артподготовки! И так же, как под Сталинградом, в заты-
лок нам с визгом зашумели «катюши», грохнули сотни пушек. На вражеской пере-
довой вздыбились черными столбами взрывы.
Откуда ни возьмись, вскочил к нам в траншею командир роты Быков:
— Десантом — на танк! Ворваться, взять «языка» и на КП к командиру!
За «языком» мы хаживали, ходили с пехотой в атаку, вели разведку боем,
встречались лицом к лицу с разведкой неприятеля. Но, как ни были обстреляны, а
приказ о танковом десанте — не шутки. Мы знали, как обрушивается на него огонь.
По танкам бьют из всех видов орудий, бомбят с самолетов, по десанту хлещут из
пулеметов, автоматов… Словом, предстояло еще одно смертельное испытание.
После двухчасового артогня командир подвел нас к остановившемуся танку
«T-34», и мы в один миг облепили его. Танк, мелко содрогаясь, тронулся вперед.
Дым, пыль, ничего не видно. Танк стрелял на ходу и вдруг резко тормознул,
«выскользнув» из-под нас. Я полетел словно в пропасть, ударился о землю, но тут
же вскочил.
— Ложи-и-ись! — крикнул кто-то, сбив меня с ног и рванув за собой в воронку.
Что-то черное, гремящее накрыло нас. Понимаю — танк. Чуть не раздавил.
Мы под ним, он стреляет. Кто со мной — не знаю, спрашиваю:
— Кто!?
— Пропали!