Упрощенная HTML-версия
Дмитрий СЕРГЕЕВ
ê
244
Выползая из оврага, я истратил последние силы. Бесконечно долго, медленно
брел посредине улицы, много раз ложился отдыхать в мягкую, нагретую за день
пыль.
Я лежал, уткнувшись лицом в землю, и вдруг рядом с собой услышал жалоб-
ный, надрывный вой. Я поднял голову: передо мной маячил черный силуэт дворняги
с задранной мордой. Подсвеченная луной, шерсть на боку собаки отливала ледяным
блеском. Я пошевелился. Пес перестал выть, обрадованно и жалобно взвизгнул,
лизнул меня в щеку. Он мешал мне подняться, скулил и прыгал вокруг.
Когда я снова ложился на землю, пес начинал выть, я вставал — и востор-
женный добрый лай возвращал мне желание идти дальше. На утреннем обходе я
сочинил небылицу, будто оступился на тротуаре в двадцати метрах за госпитальной
оградой. Хирург сделал вид, что поверил. Надя с порога поздоровалась со всеми.
Просторный халат, накинутый на плечи, стал сползать, она изловила его на лету и
запахнула полы.
— Что случилось? — спросила Надя, останавливаясь у моей койки. — Мне
сказали — ты разбился?
Я подвинулся к стенке, чтобы она могла сесть на край.
— Ничего страшного. Просто у вас в овраге ненадежная лестница.
— Ты спускался по ступенькам? Но я же предупреждала: по ним лет пять ник-
то не ходит. —Надя откинула одеяло, проверила мои бинты. —Я зайду вечером. Ты
ни о чем не думай. Потом я тебе все объясню. Сейчас я должна ехать, меня ждут.
Она собралась идти, но я задержал ее, в карман халата сунул половину утрен-
ней пайки хлеба.
— Это еще зачем?
—Увидишь возле крыльца черного пса — такой симпатичный дворняга, —от-
дай ему. — Надя удивленно посмотрела на меня.
— Ладно, — сказала она. На этот раз я лежал недолго, скоро мне разрешили
ходить... Когда пересекали овраг, я показал, где кувыркнулся в тот вечер. Теперь мне
было смешно вспоминать этот случай, но Надя не смеялась.
Мы не пошли по улице, где куры и утки щипали пыльную траву, где скреже-
тала колодезная цепь, и женщины, вскинув пустые коромысла на плечи, судачили
между собой.
Узкая тропка лепилась по краю оврага. Ее протоптали козы и босоногие ребя-
тишки. Зады огородов сползали в обрыв. Дорожка, по которой мы шли, уткнулась
в плетень.
Здесь мы сели. Нам было видно устье оврага и реку — она лежала в долине
совсем недвижная, словно никуда не текла. Откуда-то приносило дым и запах пече-
ной картошки.
Мы совсем одни, только темная стена крапивных зарослей подступает сзади.
Здесь нас никто не может увидеть.
Когда мы вернулись на улицу, уже совсем стемнело. Стояла такая тишь, что
пыль, поднятая еще днем, не осела. Взрослых у колодца не было, под навесом сиде-
ли трое мальчишек. Огоньки папирос освещали их лица.
— Дежурят, — сказала Надя.
В городе заведен порядок: сторожить общественные колодцы на случай ди-
версии. Дежурство распределено по дворам, охранять приходилось мальчишкам.
Закутавшись в материнские ватники и шубенки, они спали под навесом до рассвета.
Должно быть, их храп отпугивал диверсантов: случаев отравления воды не было.
На всей улице, кроме ребячьих папирос, ни огонька — затемнение. Мы сели на
ступеньки крыльца, согревая друг друга теплом плеч.