Упрощенная HTML-версия
Дмитрий СЕРГЕЕВ
ê
250
—Малявка несчастная, почему ты не подала руки? За что ты ненавидишь его?
Что он тебе сделал?
— Ты любила Колю... Теперь он погиб, — всхлипнула Нина. — Я не могу
видеть этого...
Я услыхал звук пощечины. Я хотел войти к ним, остановить Надю, но больше
ничего не было слышно. Потом заплакала Надя. В приоткрытую дверь мне было
видно: они сидят на кровати обнявшись, младшая сестра гладит Надю по голове.
— Ну, мне совсем не больно. Нисколечко не больно. Хочешь, и я ударю тебя
по щеке? Только не плачь...
— Ты понимаешь: я люблю его, люблю! — сказала Надя. — Ты маленькая,
тебе не понять.
— Не такая уж маленькая! Но ведь ты любила Колю...
— Ну, скажи, что мне теперь делать? Может, выброситься из окна? — Надя
спросила так, что я поверил: если сестра скажет: «Бросайся!» — она выпрыгнет. —
Разве он виноват, что Николая убили? Он тоже едет на фронт — там каждого могут
убить...
Возможность моей смерти окончательно примирила со мной Нину. Она вышла
из комнаты и подала мне руку.
— До свиданья. Я ничего не желаю вам плохого.
До станции восемь километров. Мы прошли больше половины, когда нас дог-
нала полуторка. Мы стояли в кузове обнявшись и держались за кабину. Шофер под-
вез нас к вокзальчику. В прокуренном зале ожидания было душно, на деревянных
скамьях сидели офицеры и солдаты, побросав рядом с собой вещевые мешки. Из
расписания я узнал, что будет дополнительный поезд в пять часов вечера.
Мы вышли из станции, сели на лавочке возле палисадника. Мы молчали, при-
слушиваясь к гудению рельсов. Одиннадцатичасовой пришел по расписанию, на-
полнив привокзальное пространство стальным грохотом.
— Идем, Вася! Смотри, сколько народу. Еще как сумеешь сесть.
Ноги у меня стали тяжелыми.
— Я не поеду, — сказал я. — Ты видела расписание: в пять вечера будет до-
полнительный поезд.
— Вася, ну я очень, очень прошу тебя. Если ты опоздаешь, тебя будут судить.
— Я не опоздаю: пятичасовой в Горький как раз придет утром.
— А если он задержится? Теперь это часто бывает.
— Тогда я пойду к коменданту вокзала и в командировке сделаю отметку, что
опоздал поезд. Меня ведь не станут судить за то, что опоздал поезд?
Надя опустилась на скамью рядом со мной. Она дрожала. Скорей бы уж ухо-
дил этот поезд!
Раздался лязг буферов, повторенный всеми вагонами, застучали колеса. Про-
грохотал последний вагон, и сзади нас стало пусто.
—Вот и все, — сказал я. —Теперь у нас есть время. —Эти украденные шесть
часов казались подаренной вечностью. Нужно только стараться не думать, что в
пять часов все-таки придется уезжать. На крохотном базарчике возле станции тор-
говка собирала в корзину нераспроданные картофельные лепешки. У меня были
деньги, и мы купили у нее весь остаток —шесть лепешек. Потом мы ушли на стан-
цию и побрели по тропинке к пустой, просквоженной сентябрьским ветром роще.
Дождь все не начинался, тучи только грозились ненастьем — сплошные, се-
рые, они низко ползли над землей. На лугу, за линией, бабы и ребятишки торопи-
лись, дометывали стог. Ветер срывал с поднятых вил охапки сена. Слышно было,
как мальчишки-копновозы понукали коней.