Упрощенная HTML-версия
ЧТО ПЕРЕДАТЬ ВОРОНЕ?
ê
333
Припоминая потом обратную дорогу от начала и до конца, и особенно пере-
праву, я думал о ней не как о чем-то ужасном или неприятном, а как о неизбежном,
происшедшем во всей этой последовательности и во всех обстоятельствах только
из-за меня, чтобы преподать мне какой-то урок. Какой? — я не знал и не скоро, быть
может, узнаю; да тут и не ответ важен, а ощущение своей вины. Это были не слу-
чайные случайности. Мне казалось, что и люди, которые ехали со мной, страдали и
рисковали только по моей милости. А в последние полчаса, когда мы перегребали
с берега на берег, риск, конечно, существовал — что и говорить! Они, эти полчаса,
почти не остались ни в памяти моей, ни в чувствах; катерок наш то вонзался в воду,
то взлетал в воздух, парни в рубке, а с ними шофер, от восторга издавали какой-то
один и тот же клич, а я, мокрый и продрогший, сидел на мешке с картошкой, кото-
рый ездил подо мной, и безучастно ждал, чем все это кончится. Помню, мы долго
не могли подойти к причалу, к этому времени я уже снова вошел в память; помню,
когда наконец зацепились и стали выползать наверх, на твердую землю, один из
четверки или пятерки отважных бросился нам вдогонку собирать по сорок копеек
за переезд. Шофера нашего ждали и встретили на берегу шумно, с ласковыми ма-
терками и толпой сразу куда-то повели.
Я так изнемог за этот день, что не стал, придя к себе, ни чай кипятить, ни даже
разбирать рюкзак, а тут же повалился в постель. Было уже за полночь. В последний
момент, на волосок ото сна, меня вдруг поразило: зачем, почему он вез картошку из
города сюда, в деревню, если все, напротив, как и должно быть, везут ее отсюда в
город?
* * *
Не знаю, бывает ли у кого еще такое, но у меня нет чувства полной и нераз-
дельной слитности с собою. Нет у меня, как положено, того ощущения, что все во
мне от начала и до конца совпадает, смыкается во всех мелочах в одно целое, так
что нигде не хлябает и не топорщится. Постоянно во мне что-нибудь хлябает и то-
порщится: то голова заболит, и не простой болью, которую можно снять таблетками
или свежим воздухом, а словно бы от страдания, что не тому она досталась; то пой-
маешь себя на мысли или чувстве, которых никаким образом в тебе не должно бы
быть; то подымешься утром, выспавшийся и здоровый, без всякого желания жить,
то что-нибудь еще. Конечно, у нормального человека такого не бывает, это свойство
людей случайных или подмененных. Относительно «подмененных» я думал особо:
предположим, кто-то должен был родиться, но по какой-то (не нам знать) причине
ему не выпало в свой черед родиться, и тогда срочно из соседнего порядка на его
место был призван другой.
Он и родился, ничем не отличаясь от остальных, поднялся; никому в огромном
многолюдье невдомек, что с ним что-то не то, и только сам он чем дальше, тем боль-
ше мучается своей невольной виной и своим несовпадением с тем местом в мире,
которое отведено было для другого.
Похожие мысли, какими бы ни показались они вздорными, в минуты разлада
с собой не раз приходили мне в голову.
А отсюда и другая моя ненормальность: я никак не привыкну к себе. Прожив-
ши немало лет, каждое утро, просыпаясь, я обнаруживаю себя с продолжающимся
удивлением, что я — это действительно я, и что я существую наяву, а не в донес-
шихся до меня (то, что могло быть передо мной или после меня) чьих-то воспоми-
наниях и представлениях. Это случается не только по утрам. Стоит мне глубоко
задуматься или, напротив, забыться в приятном бездумье, как я тут же теряю себя,