Упрощенная HTML-версия
УРОКИ ФРАНЦУЗСКОГО
ê
351
налась. За Вадиком, как тень, следовал большеголовый, стриженный под машинку,
коренастый парень, по прозвищу Птаха. В школе я Птаху до этого не встречал, но,
забегая вперед, скажу, что в третьей четверти он вдруг, как снег на голову, свалился
на наш класс. Оказывается, остался в пятом на второй год и под каким-то предлогом
устроил себе до января каникулы. Птаха тоже обычно выигрывал, хоть и не так, как
Вадик, поменьше, но в убытке не оставался. Да потому, наверно, и не оставался, что
был заодно с Вадиком, и тот ему потихоньку помогал.
Из нашего класса на полянку иногда набегал Тишкин, суетливый, с моргаю-
щими глазенками мальчишка, любивший на уроках поднимать руку. Знает, не зна-
ет — все равно тянет. Вызовут — молчит.
— Что ж ты руку поднимал? — спрашивают Тишкина.
Он шлепал своими глазенками:
— Я помнил, а пока вставал, забыл.
Я с ним не дружил. От робости, молчаливости, излишней деревенской замкну-
тости, а главное — от дикой тоски по дому, не оставлявшей во мне никаких жела-
ний, ни с кем из ребят я тогда еще не сошелся. Их ко мне тоже не тянуло, я оставался
один, не понимая и не выделяя из горького своего положения одиночества: один —
потому что здесь, а не дома, не в деревне, там у меня товарищей много.
Тишкин, казалось, и не замечал меня на полянке. Быстро проигравшись, он
исчезал и появлялся снова не скоро.
А я выигрывал. Я стал выигрывать постоянно, каждый день. У меня был свой
расчет: не надо катать шайбу по площадке, добиваясь права на первый удар; когда
много играющих, это не просто: чем ближе тянешься к черте, тем больше опасности
перевалить за нее и остаться последним. Надо накрывать кассу при броске. Так я
и делал. Конечно, я рисковал, но при моей сноровке это был оправданный риск. Я
мог проиграть три, четыре раза подряд, зато на пятый, забрав кассу, возвращал свой
проигрыш втройне. Снова проигрывал и снова возвращал. Мне редко приходилось
стучать шайбой по монетам, но и тут я пользовался своим приемом: если Вадик бил
с накатом на себя, я, наоборот, тюкал от себя — так было непривычно, но так шайба
придерживала монету, не давала ей вертеться и, отходя, переворачивала вслед за
собой.
Теперь у меня появились деньги. Я не позволял себе чересчур увлекаться иг-
рой и торчать на полянке до вечера, мне нужен был только рубль, каждый день по
рублю. Получив его, я убегал, покупал на базаре баночку молока (тетки ворчали,
глядя на мои погнутые, побитые, истерзанные монеты, но молоко наливали), обедал
и садился за уроки. Досыта все равно я не наедался, но уже одна мысль, что я пью
молоко, прибавляла мне силы и смиряла голод. Мне стало казаться, что и голова
теперь у меня кружится гораздо меньше.
Поначалу Вадик спокойно относился к моим выигрышам. Он и сам не оставал-
ся внакладе, а из его карманов вряд ли мне что-нибудь перепадало. Иногда он даже
похваливал меня: вот, мол, как надо бросать, учитесь, мазилы. Однако вскоре Вадик
заметил, что я слишком быстро выхожу из игры, и однажды остановил меня:
— Ты что это — загреб кассу и драть? Ишь шустрый какой! Играй.
—Мне уроки надо, Вадик, делать, — стал отговариваться я.
— Кому надо делать уроки, тот сюда не ходит.
А Птаха подпел:
— Кто тебе сказал, что так играют на деньги? За это, хочешь знать, бьют ма-
ленько. Понял?
Больше Вадик не давал мне шайбу раньше себя и подпускал к камню толь-
ко последним. Он хорошо бросал, и нередко я лез в карман за новой монетой, не
прикоснувшись к шайбе. Но я бросал лучше, и если уж мне доставалась возмож-