Упрощенная HTML-версия
ГОД ЧУДА И ПЕЧАЛИ
ê
403
Рыбаки снова заняли свои места на шпалах. Волны перехлестывали шпалы,
били по ногам выше колен так, что сапоги не спасали. Клева, вопреки ожиданию и
уверенности дяди Вити, не было, и через полчаса малость обескураженные рыбаки
вышли на берег, слили воду из сапог, отжали гачи штанов и спрятали удилища.
Побросав остатки костра в воду, мы взобрались на насыпь и двинулись
домой.
—Мы что знаем о рыбе, — рассуждал дядя Витя, — что ей жрать надо! А ка-
кие у нее еще дела и заботы, мы этого не знаем! По всем правилам должна она была
клевать по валу, а вот не клюет! Значит, еще какие-то причины есть, которых мы не
знаем. А может, еще подождать бы надо... Да только хватит с нас того, что есть!
И он подбросил кверху сумку с рыбой, и сумка тяжело упала ему на руки.
Я шел и все время запинался о концы шпал, потому что не смотрел под ноги,
а смотрел на скалы или на Байкал. Он был теперь темно-серый, и небо над скалами
было темное, и скалы не желтые или коричневые, как при солнце, а тоже серые, и
хотя я понимал, что причина всех цветов — солнце, думалось же, что причина все-
му Байкал, ведь не Байкал смотрел на скалы и солнце, а скалы и солнце смотрелись
в Байкал, и там они видели себя, и если вода была спокойна, то и все кругом прихо-
рашивалось, глядя в зеркало воды, а если волны, и все колебалось и кривилось, как
в кривом зеркале, у всего портилось настроение, а признак плохого настроения в
природе разве не серый цвет, от которого и на душе серо становится...
Но у меня на душе было средне. Мне все время казалось, что я делаю что-то не
то, о чем-то забываю... Оттого был я молчалив и, наверное, показался моим новым
знакомым изрядной букой.
В мыслях же у меня все время стояли слова, что услышал нынче: Баргузин,
Ольхон, Сарма, Ангара, — и мне все хотелось их как-то переиначить, произнести
по-другому, и тогда, казалось, я вспомню что-то или что-то узнаю...
Я отказывался, но мне дали две рыбины, да еще самые большие. Поскольку
это была не моя добыча, я сунул рыбу матери и пробурчал: «Вот... дали...» Мама
была рада и сказала, что давно хотела свежей рыбы.
Я вышел на крыльцо, взглянул в падь и увидел и вспомнил одновременно про
Мертвую скалу и все, что было вчера. Меня ждал обед, но я прыгнул с крыльца и по-
бежал в падь. Бежал и удивлялся, как же я мог забыть о скале! А может быть, ничего
этого не было, может быть, мне это все приснилось ночью? Я даже остановился от
этой мысли. Но нет же! Я бросил Светку и убежал домой! Я дважды закрывал глаза
и дважды видел одно и то же.
Я снова бежал, потом быстро шел, потом снова бежал.
На том самом месте, откуда вчера Светка ушла за коровой, я долго стоял и
смотрел на скалу и сосну и ничего не мог понять! Обычная скала, обычная сосна,
а что всего четыре ветви, так там, на вершине, поди, какой ветер бывает! Как еще
сосна выстояла! На фоне серого неба скала тоже была серая, а сосна вообще плохо
виделась, и ничего в ней не было особенного. Три, четыре, пять раз закрывал я глаза
и ничего не видел такого, что померещилось мне вчера. Небо было сумрачное, и,
когда закрывал глаза, силуэта сосны и скалы в глазах не оставалось. В общем, все
оказалось глупостью, просто даже смешно было.
С обеда до вечера я бегал с мальчишками по деревне, лазил с ними по ближ-
ним скалам, строил запруду на речке. Потом немного прокапал дождь, а когда снова
прояснилось, стало уже темнеть, и так закончился мой второй день жизни на берегу
озера Байкал...