Леонид БОРОДИН
ê
410
Сарма подняла голову.
— Иди туда! — приказала она.
Там, куда она указывала, у стенки скалы лежал громадный камень, величиной
с полкомнаты. Что старуха задумала?! Страх снова подавил все мои чувства.
— Я что тебе говорю! — зашипела она. — Иди к камню!
— Зачем? — пропищал я.
Всколыхнулось все голубое на ней, и я догадался, что она топнула ногой.
— Отпустите меня! Я больше сюда не приду!
Она затряслась от ехидства всеми морщинами.
— Сколько тебе лет, зайчишка?
— Двенадцать! — прохныкал я.
— Двенадцать! — искренне удивилась она. — Тебя что, родители не кормили
или ты родился в неурожайный год?!
— Отпустите меня! — жалобно пропищал я.
Она гордо прищурилась и стала еще противнее и страшней.
—Мой сын Марит в двенадцать лет уже был мужчина. Скорее месяц упал бы
в долину, чем кто-либо увидел его слезы! А ты, тьфу!
Она плюнула мне под ноги и ткнула пальцем в сторону большого камня.
— Иди, куда тебе говорят, а не то я избавлю твоих родителей от заботы по
заморышу! Ну!
Я подошел к камню и повернулся к старухе.
— Сдвинь его! — приказала она.
У меня даже язык отнялся. Десять мужиков не смогли бы даже пошевелить
его.
— Двигай! — заорала она. — Не выводи меня из терпения!
От ее крика я дернулся всем телом и привалился к камню, то есть даже нава-
ливаться не стал, что толку! Но камень сдвинулся и от этого легкого толчка, а я даже
не удивился, а только обрадовался, что могу выполнить ее приказ. Лишь бы она
больше не кричала! Я нажал на камень сильнее, и он сдвинулся сразу на полметра.
Я навалился на него, и он пополз в сторону, открывая за собой вход в темную пеще-
ру. Сарма долго смотрела в темноту, причмокивая губами.
— Иди туда! — сказала она негромко, и это был приказ.
Я все понял. Она хочет упрятать меня в пещеру, где я умру с голоду в темноте.
С истошным криком я бросился прочь от пещеры, проскочил мимо старухи к тому
месту, откуда забрался сюда, и уже спустил было ноги, чтобы спрыгнуть на камень,
что был ниже, как все повторилось: камень лениво перевернулся с боку на бок и
загрохотал в бездну. Потом закачался камень у меня под рукой, и я вынужден был
отступить от края и вскоре снова оказался у каменного кресла старухи.
Если бы презрением можно было бы извлекать огонь, я уже испепелился бы.
— Такому трусу нельзя жить на свете, и я сделала бы доброе дело для людей,
избавив их от тебя! Представляю, какой позор терпит за тебя твоя мать!
Она с гримасой отвращения отвернулась от меня и продолжала говорить, не
поворачиваясь и не глядя в мою сторону.
— Несчастные люди, если у них рождаются такие дети.
Помолчала немного, поджав губы.
— Но раз уж ты пришел сюда, куда тебя никто не звал, то будешь делать, что я
тебе прикажу! Ты пойдешь сейчас туда, все увидишь, а потом вернешься и расска-
жешь мне о том, что увидел! Понял?
Что мне оставалось делать!
— Вы меня отпустите домой, а? Потом отпустите?
Я пытался поймать ее взгляд, чтобы узнать по нему, обманывает она меня или
нет. Но старуха не повернулась. Она смотрела в темноту пещеры.