Упрощенная HTML-версия
ГОД ЧУДА И ПЕЧАЛИ
ê
437
тебе. И тогда я понял, что голубой цвет воды байкальской — это улыбка. И, ведь
когда волны снова становились серыми, сразу становилось на душе серьезно и даже
грустно, и даже вздохнуть хотелось, как вздыхают от усталости или скуки.
Потом на лодке подплыл Генка, и мы с ним долго просто качались на волнах
метрах в ста от берега. Генка был озабочен. Заболел его дед, тот самый, что прита-
щил меня в поликлинику и которого звали в поселке Белым дедом. Генка рассказы-
вал, как они с дедом рыбачат, бьют шишку и даже охотятся, и, хотя Генка не допус-
кал самого худого, по голосу его чувствовалось, за деда он боится всерьез.
Когда еще через несколько дней я стоял напротив Мертвой сканы, ноги мои
никак не решались сделать первые шаги подъема. Я долго бродил вокруг скалы,
иногда даже уходил от нее, забирался на склон ущелья и как-то не заметил даже,
как оказался у меня в руках букет цветов. Забираться на скалу с букетом было очень
неудобно и трудно, и все же я полез...
Перед последним уступом затаился, прислушиваясь, и никак не решался сде-
лать последний шаг. Как примет меня Сарма, кто ее знает?!
И вдруг я услышал ее голос.
— Ну что прячешься!
Я вздрогнул и съежился, пытаясь по голосу определить ее настроение. Пря-
таться больше не было смысла, и я поднялся на уступ.
В первое мгновение мне показалось, что Сармы на месте нет. Я ведь привык к
ее ярко-голубому наряду. Теперь же она была во всем серо-желтом, под цвет скалы
и камней, и ее даже плохо видно было, потому что и лицо ее тоже было серое, и вся
она словно растворялась в цвете камней.
Я, наверное, пристально смотрел на нее или, по крайней мере, в ее сторону, и
она заворчала недовольно.
— Ну что уставился! Не смей на меня так смотреть!
Я растерянно забегал глазами.
— Сама знаю, что страшная! — прошептала она. —Может быть, и умру, и это
было бы счастьем!
— Ну что вы... — попытался я что-то сказать.
— Да, счастьем! — повторила она громче. — Для всех счастьем! И для них
тоже!
Я понял, о ком она говорит, и мне стало противно и стыдно, что про себя я
почти согласился с ней, и, чтобы загладить эту нечаянную вину, я шагнул к ней и
положил ей на колени цветы.
Она сбросила их под ноги, как будто это были не цветы, а жаба с боро-
давками.
— Не смей меня жалеть! Ты, жалкий недокормыш! Сарма не нуждается в жа-
лости! Иди к кому пришел! Ну!
Я бегом кинулся к камню, но она окликнула меня и, когда я вернулся, сказала
уже другим голосом:
— Забери свои цветы! Той, кому ты их собрал, они нужнее!
— Спасибо! — радостно крикнул я и, подняв все до единого цветка, побежал
к входу в замок.
Что было с дочерью Байколлы, когда она увидела цветы!
—Отец! —шептала она в волнении. — Смотрите, это же цветы Долины! Они
росли вокруг замка, и Нгара делала из них венки победителям состязаний!
Она стала называть цветы, и удивительно! — они назывались в Долине Моло-
дого Месяца так же, как и у нас! Кукушкины сапожки, кукушкины слезки, ирисы,
саранки, жарки! Она перебирала цветы и улыбалась каждому, и это были первые ее
улыбки, и лучше бы я их не видел...