Упрощенная HTML-версия
Леонид БОРОДИН
ê
440
что появляется, когда бывает больно, и две стрелочки бровей, стянувшиеся к этой
морщине, и губы, сомкнувшиеся плотно, как бывает, когда сдерживают слезы боли
или обиды, и волосы, словно в отчаянии упавшие на колени Байколлы!
Я стоял и не верил, что это все! Слезы сами потекли у меня из глаз, я не мог их
остановить и не пытался. Почти ощупью поднимался я по лестнице замка, и, когда
вышел из пещеры, солнце, как обычно, не ослепило меня, потому что видел я его
сквозь пелену слез.
Сделав несколько шагов от пещеры, услышал скрипучий голос Сармы:
— А вход опять забыл закрыть, раззява!
Я вытер слезы и взглянул на старуху. Такой ненависти к ней, как сейчас, я еще
ни разу не испытывал. Меня даже затрясло!
— Если тебе надо, сама и закрывай! — крикнул я ей в лицо.
Сарму точно паралич разбил.
—Да я тебя... —прошепелявила она в изумлении, но я не дал ей договорить. Я
подскочил к ней так близко, что она отшатнулась и будто влипла в каменную спину
своего кресла.
— Не боюсь! — кричал я. — Старая, злая старуха! Ты за что мучаешь Ри?
Я подступил к ней еще ближе.
— Что она тебе сделала? Что? Злая! Ты и состарилась от злости, и тайны твои
тебе не помогли! Ненавижу! А что ты камни умеешь со скалы скидывать, так я тоже
могу!..
Я схватил камень у ее ног, тяжелый камень, поднял его, сделал несколько ша-
гов к обрыву и кинул, и еще несколько камней отправил туда же, и, наверное, там
был уже обвал, потому что, когда камень летит вниз, он и другие камни сшибает.
Потом я еще кричал на старуху и обзывал ее страшными словами, а она уже
оправилась от испуга или, скорее, от удивления и смотрела на меня в упор, при-
стально и не мигая. Когда я выкричал все, что мог, когда уже охрип от крика и за-
дохнулся, она сказала странным тоном:
— Значит, ты очень хочешь, чтобы девочка жила и была свободна?
Я насторожился, хотя все еще не мог прийти в себя после истерики, и сердце
колотилось так громко, что я плохо ее слышал.
— Ты хочешь ее спасти? — спросила она снова.
—Да! —крикнул я, и волнение, нахлынувшее на меня, ударило в голову тупой
болью.
Сарма подозрительно, или недоверчиво, или (кто ее поймет) презрительно щу-
рилась на меня.
— И ты готов совершить подвиг, чтобы спасти девчонку?!
Теперь, кажется, в ее голосе было ехидство, и я подумал, что она разыгрывает
меня, что просто издевается, но все же ответил: «Да!» Хотя слово «подвиг» звучало
уж слишком по-книжному.
Сарма помолчала, что-то прочмокала губами, а затем спросила торжественно:
— Готов ли ты на все, чтобы спасти дочь князя Байколлы?
Я не очень представлял себе, что может означать «все», но ответить что-либо
другое, кроме «да», разве я мог!
Она впилась в меня взглядом, словно насквозь проткнуть хотела.
— Я предоставляю тебе такую возможность! — сказала Сарма, и я не сразу
понял смысл сказанного, а когда понял, замер в лихорадочном ожидании.
—Вон там, на камне, —она показала рукой, —лежит славная, длинная жирная
змея! Поди, дружок, к ней, протяни руку, и пусть она укусит тебя! А после пусть рука
твоя распухнет, как березовый гриб, и ты познаешь боль и муку змеиного яда! Иди!
Еще не веря ей, я, как во сне, сделал несколько шагов к камню и действительно
увидел на камне огромную, толстую гадюку, намного больше той, что поймалЮрка.