Упрощенная HTML-версия
ê
Гавриил КУНГУРОВ
78
молоты, сбивались вокруг и долго разглядывали невиданные изделия даурских зем-
ледельцев. Оглядев, кузнецы пробовали на твердость, на взмах и быстро перековы-
вали даурские серпы и косы на русский лад.
С вечера жонки топили жарко огромные, сбитые из глины русские печи. Поут-
ру вздымались над Албазинским городком, плыли над Амуром запахи теста кисло-
го, сусла черного, запахи крепкие: хлебные, квасные, хмельные.
Жил Амур многие века, а таких запахов до прихода казачьих жонок не бы-
вало. Брага пьяная, тугие караваи хлеба да щи русские на пользу пришлись новой
землице.
Амурские эвенки, ясашные люди из далекой тайги тянулись к укрепленному
городку, к обильному столу албазинцев — видели они, как велика сила русских.
Чуть занималась заря, на базарной площади собирался пестрый, разноголосый
народ. Из таежных стойбищ приезжали оленные эвенки с туго набитыми сумами
пушнины. Бойкий торг утихал, когда солнце падало за гору, с Амура тянуло прохла-
дой, надвигалась темнота.
Быстро богател и ширился Албазин.
Пополнели казачьи жонки, поправились от славного житья, ходили цветистые,
нарядные. Плыла над Амуром раздольная русская песня. В прибрежных горячих
песках по целым дням копошились, играли ребятишки.
Жить бы, смеяться да радоваться, а у Ярофея колючим ветерком обдавало
душу.
Стоял ясный день. Блестел Амур строгой гладью. Ярофей смотрел в оконце,
щурился. Далеко с восточной кромки неба подымалась грузная туча. По кривому
закоулку брели два эвенка, с ними албазинец Степка Кузнец. Из-под лисьих шапок
эвенков видны пестрые накидки русской ткани, меховые сапоги, отороченные жел-
тым и красным сукном. Несли эвенки медный котел. Остановились посреди зако-
улка, сели на землю, неторопливо закурили. Потом склонились над котлом и долго
осматривали и ощупывали добротное изделие албазинского умельца, а он широко
размахивал руками, бил рукояткой ножа по котлу, чтоб звенел. Эвенки смеялись: и
рады и довольны. Мена шла котел на котел. Эвенки вынимали из сумы искристые
соболиные шкурки, ловко их встряхивали, чтоб играл мех на солнце, и бросали в
котел. Степка жадно следил. Когда котел наполнился, провел он закопченой рукой
по его кромке, вровень идет — ладно. На том и разошлись.
Надвигалась туча на светлое небо, наплывали наЯрофея тяжелые думы. Вспом-
нилась сонная Лена и житье в Сабуровке. Только на Амуре иное. За серой гладью
великой реки, за синими цепями затуманенных гор притаился грозный враг — дау-
ры и маньчжуры. Вздыхал Ярофей: каковы казаки, походные его дружки! Многие и
про сабли и про самопалы забыли — хорошо и сытно на жирных амурских землях.
Тепло светит солнышко, ветер прочь гонит черную тучу — не быть грозе, пройдет
она стороной. Вскочил Ярофей. «Так ли, албазинцы? Не рано ли на сытый покой?!»
Сбежались клочковатые брови, налились кровью глаза. Рванулся атаман к дверям.
Навстречу ему Степанида.
Исполнилось и у нее желание. В чисто убранной горнице смольный запах бре-
венчатых стен смешался с запахом розовых пышек, испеченных на поду. На оконце
цвели маки. В углу лежанки с мягкой постелью — горка атласных подушек, над
головой — полка с оловянными плошками, чашками, горшками. И казалась ей гор-
ница приветным, родным уголком. Век бы тут жила... Хранила Степанида на сердце
заветное — смилостивится царь, простит казачьи вольности, и обретется желанный
покой на Амуре-реке. Только сладость скоро тает... Увидела Степанида Ярофеевы
суровые глаза — мигом растаяла сладость. Пристально взглянула она на самопал