Упрощенная HTML-версия
Алексей ЗВЕРЕВ
ê
148
весь девчоночий мир для него. А ну-ка сколько — два года длилась та любовь, вер-
но, урывками, верно, наездами видел он девчонку, но крепко сидела она в башке его.
А тут пришлось из одного училища перекочевать в другое, из одного края в другой
перемахнуть. Эшелон на станции задержался для кормежки солдат. Трунов на берег
махнул, лодку чью-то, к столбу примкнутую, оторвал и на ту сторону к деревне
родной ринулся. К своим родителям только на минуту забежал и тут же к ней, к
учительнице, она уже учительницей работала. А было это перед маем, дома все рас-
квашено, размешано, уборка идет вовсю, и любовь его с подолом подоткнутым по
избе ходит. Заскочил он в избу, схватил ее в охапку и на крыльцо от всех увел — там
и давай целовать. И она целует, но не так уж жарко, и взгляд свой все бросает на
сторону, за ограду, в ту сторону, где крылечко крашеное виднеется и оконцы занаве-
шенные — вон чего глаза-то пугаются, вон кто подглядеть-то теперь может. Знавал
он и дом тот, и того, кто живет в нем. Но ничего-то не желал видеть и знать в тот час
Трунов — нацеловаться, наобниматься, может, на целую войну. Да вот тогда чуть и
не утонул Трунов. Лодка-то рыбачья была с садком, пробка-то и выскочи. От вол-
нения пережитого не учуял он, как вода по оборку да уж за голенище сапог заплес-
кивается. Ладно пристал к острову и вычерпал воду. А на станции только поели,
только к эшелону собираются, и Трунов тут как тут, отлученный, отлюбленный.
Хорошая любовь была, хорошая, хорошая, — думал Трунов, — и давно кон-
чилась, а нет-нет да пройдет по душе приятной волной. Прошла любовь эта, а как
ведь мучила.
10
— Трунов? Слышь, где тот у тебя, по четвертому-то разу фронтовик? — спро-
сил Буретин подходя.
— Да тут я, — отозвался Гневышев, поднимаясь из щели и ссыпая с бруствера
глину.
— Слушай, служба. Губы пухнут. Дай на закурку.
—Мешочек понюхать дам, — ответил Гневышев.
— Это что за разговор! — зарычал Буретин. — Тебя старший по званию спра-
шивает.
— Да нету, вечор говорил, — возмутился и Гневышев. — Ничего нет. Трубка
одна осталась. Вот сосу ее помаленьку.
— Тьфу, черт, — изругался Буретин.
Какое-то время молчали и глядели на кинжально взметывающиеся огни про-
жекторов, вслушивались в далекий треск автоматов.
— Нынче в полный профиль окопались, — сказал Трунов.
— Земля хорошая, податливая, копай — копать хочется, — сказал Гневышев.
— Поди уж, накопался, — насмешливо спросил Буретин.
— Я те разы мене копал, ага.
— Плохо зарывался, оттого и ранило, — зудил Буретин, — четвертый-то раз
страшновато? Всего по три бывает: три брата, три богатыря. Не так ли?
—Я уж о том думал и передумал, и хватит бы думать, — сказал спокойно Гневы-
шев. —А те разы копать-то было когда — в пехоте ходил, а другой и третий разы в раз-
ведке. Да все больше зимой угаживало, порой-ка. Второй-то раз я в штрафной был.
— Ого! — удивился Буретин. — Как это удалось?
— А так вот — забежал я, из госпиталя-то едучи, на минуту домой, к родным,
ну и отстал. Меня и посадили в эшелон с тюремщиками. Ну, видно, держали, де-