Упрощенная HTML-версия
Алексей ЗВЕРЕВ
ê
154
дира дивизии поручик Селевин. Его больше никогда не видел Гневышев, а вот и
сейчас видит его, как видит Трунова, молодым и румяным, подскакавшим к ним и
осадившим коня между стволами винтовок и Гневышевым.
— В чем дело! — по-ребячьи взвизгнул он. — В чем дело, спрашиваю? Крас-
ные Лосиху взяли! А вы... Да что это за чучело к березе привалено?
— Да это пошутили, — сказал кто-то.
— Ну, нам не до шуток. Строиться!..
14
—Ну, что ты возишься в щели своей, — ворчал Трунов, — под тобой аж соло-
ма шумит, аж доски погромыхивают.
— Не спится, — сказал, вскряхтывая, Гневышев. — Пойду хоть плиту подобью.
— Да ведь подбил же ты хорошо.
— Проверю-ка еще раз, — настаивал на своем Гневышев и вылез из щели.
Ночь была светлая, как сумерки. Гневышев подошел к орудиюи потрогал ствол,
и верно, плита, показалось, чуть косовато лежит и пошатывается. Он взял лопату и
надрал дерна. Ему какой раз думалось, что подбивать плиту и вообще возиться у
миномета после пехоты и разведки куда домашнее и проще. Впрочем, и там было
все понятно и просто, хоть и писалось в газетах, что ума и ловкости разведчикам
надо много. Обкладывая дерном плиту и приминая его ботинками, вспомнил он,
как однажды простое и ясное дело разведки обратилось конфузом. Этот новый слу-
чай напомнил ему, сколь он был силен и ловок, хоть и был самым старшим в роте.
Это сейчас, после трех-то ранений, он смяк. Боли в теле никакой, а мясо рук и ног
стало жидким. При том случае он помнил себя таким, что попадись кто в трудную
минуту — горло перервет. Сейчас тычет лопатой под плиту — и все на нем тряпкой
болтается, разжизло все в нем, корм, что ли, не тот, или порошки госпитальские
силу подпортили. А ведь тогда капитан вызвал его и сказал:
—Мне разведчик нужен. Сколько тебе?
— Да сорок пять.
—Многовато для разведчика, но подойдешь. Сноровка есть и сила есть, двоих
свалишь.
— Давай попробую, — пошутил Гневышев.
Сперва все со скользом получалось, все пусто и все на грани гибели. И этот
случай. Да, это была вершина душевных сил Гневышева, это тот был случай, когда
он сам о себе узнал больше, чем за всю жизнь. Было дано им накрыть пулеметное
гнездо и, конечно, добыть «языка». Ночью осенней пошли они туда, аккуратно одо-
лели нейтральную полосу, а как перерезать колючую проволоку стали, зазвенели
звонки, это у них здорово устроено, звенят и унять никак нельзя. И пошли по ним
хлестать минометным огнем. Ребята в кочки залегли, а Гневышев тем временем
последние концы разогнул и туда уже пробрался. А тут и колокольчики замолчали
и огонь вовсе смолк. И вот уж он видит холмик невысокий и амбразуру, то, что им
надо. Взял он с собой парня покрепче. Там он рванул дверь блиндажа, зарычал и
метнулся на то место, где должен быть пулеметчик. И было пусто и тихо там, и сам
он обнял стяжок, просунутый в амбразуру. Дутая, ложная была точка, и у Гневы-
шева вырвался стыдный смех. С минуту он сидел снаружи на деревянном брусе,
опершись на автомат, и на душе было грустно, пусто и скорбно.
— Иди, скажи ребятам, что нас надули, — сказал он парню, и парень ушел, а
Гневышев остался один. Один на чужой земле. Он сидел и минуту, и пять минут,