Упрощенная HTML-версия
РАНЫ
ê
157
И полилась опять капля по городам и селам, по туркестанским сыпучим пес-
кам, по родимым сибирским лесам, в чоновском отряде побегала и остановилась
наконец за председательским столом сельсовета. Тут он встретился с отцом — с
ним Колчак расквитался пожестче, вернулся он без ноги, притихший и успокоен-
ный. Он все приглядывался к Евлашкиной горячей работе и говорил ему:
— Ты, это само, полегче с мужиками. Круто, Евлашка, зачал. Сорваться мо-
жешь. Не видишь ли, чо ли, что жизнь поворачивается к мужику и кто был ни-
чем — тот станет всем. Понял ты меня?
— Ни хрена я тебя не понял, — отвечал Евлампий. — Я отвозил вчера кнутом
Егоршу потому, что шибко рот у него широкий, а ему его вовсе открывать нельзя,
потому что до скончания войны колчаковец. Вон ведь до чужой границы допер и
вернулся. Зачем утекал? Чего там искал?
— Ить вернулся. Мало этого разве? — возражал отец.
—Надо было вот тут вертаться. А потому буду стегать. А кто похожий подвер-
нется, и того стегать буду. Уму-разуму учить буду, имею право. Я поборник Советс-
кой власти, — стучал Евлампий себя в грудь и при слове «поборник» громко гукал
губами, словно все еще стрелял.
Свой мир сладкий, свою меру власти и завоеваний принес Евлампий в село и
шибко уверовал в это. И когда отец его пришел к нему в сельскую и сказал о мель-
нице, Евлампий уцепился за дело обеими руками.
—Смелей, тятя, чего тут рассусоливать. Ты батрачил у него. Заработал. Сколь-
ко отдает?
— Да один постав. Мукой, говорит, разочтешься.
—Где один, там и три будет. Бери, а я отсюдова подсоблю. Батраку в руки идет.
Это власть поддержит.
— Ты, Евлаха, не вздумай силкой, — советовал отец. — Я работал у него пять
лет, и в обиду он меня не давал. Хозяин дает постав потому, что ты, говорит, Оська,
умный мужик. Я, говорит, тебе разжиться помогу. Я знаю, говорит, что за тобой не
пропадет.
— Ладно. Дарит ли, как ли, бери, а там видно будет. Поди, поставишко-то
дрянь какая-нибудь? — спросил Евлампий.
— А вот и пойдем, поглядим.
А что бы смотреть постав? Мельница новая, за войну поднята. О такой паро-
вой мельнице вокруг и не слышно было. Правда, постав был крайний и послабже
других, и отец с сыном неделю голову ломали, как усилить. Скоро от размышлений
перешли к делу. Хозяин тревожился и все подходил, говоря:
— Ох, наулучшаете, ох, остановите мой пар, — он паром называл мощность
паровика.
Гневышевы в один голос отвечали:
— На тебя и на нас хватит силы. Увидишь. Она же в половину мощности ра-
ботала.
Все лето отец ковал новый жернов, раза в два тяжелее хозяйских. Страхи бра-
ли, повернет ли его пар, и сердце у Гневышевых замерло, как стали пускать постав.
Хрястко и раздумчиво жернов сделал первый десяток оборотов и начал убыстряться,
и опять сжалось сердце, как бы стан не развалился, как бы выдержали все укрепы и
болты. Трясется и гудит рука Евлампия, приложенная к свае, вертится и попыхивает
жернов, а из желоба в деревянный шкаф сыплется мягкая теплая струя.
— Один ваш постав двух моих стоит, — сказал хозяин.
— Пожалуй, трем не уступит, — отозвался Евлампий и пожевал мягкую
муку. — Экая благодать, что твое молоко.