Упрощенная HTML-версия
РАНЫ
ê
163
— Как? Тихо пока? — обратился он к лейтенанту.
— Пока молчат, — ответил Трунов.
— Ага! — заблестел голубыми глазами старшина. — Соображают: дай помо-
жем старшине покормить ребят.
— Какая нынче? — спросил Трунов, имея в виду кашу.
— Вчерашнее меню.
— На сале или как?
— На тушенке.
— О! — Трунов потер руками. — Гневышев, эй, Гневышев!
Лишь перед зорькой Гневышев заснул и тотчас увидел сон — барахолку дав-
нюю, пермскую, вовсе не так увидел, как было в действительности, только черный
бушлатик был тот самый, с замасленной кромкой на рукавах, с помятой железной
пуговицей и с насекомой, ползущей по рукаву. Он тогда перевернул другой сторо-
ной бушлатик и сунул его в руки покупателю, а пятнадцать рублей скомкал в кулаке
и бросился к водному вокзалу. К чему бы во сне эта явь давняя, к чему эта насеко-
мая, к чему ее видят, к худу или к добру?
— Гневышев! Ты что же, брат, завалялся? — обратился еще раз к нему Тру-
нов. — Пшенка прибыла, где котелок?
— А! Как рано сегодня кормят, — поднялся Гневышев и загремел котелком.
Сминая в горсти лицо и припадая на ногу, которая пристыла от земли и онемела,
Гневышев шагал к бачку, там была уже очередь. Повара не было, и орудовал у котла
сам старшина, что было на руку Гневышеву.
— Это вот комвзводу Трунову, а это мне, — сказал он, подавая котелки.
— Это что за комвзвод? — прытко спросил Трифонов.
— Это по-старому, по той войне. Ну, лейтенанту.
— А! Вот так бы и говорил, — сказал Трифонов, а Гневышев знал, что намек
его окажет пользу. Видать, из дальнего угла хватил ковшом старшина, каши было
много, полный котелок, и мясных прожилок было гуще, чем у других. К брустверу
лейтенантовой щели подошел и Трифонов, когда разбросал из бачка еду. Он растя-
нулся рядом, приминая в своем котелке с верхом наложенную кашу.
— Это кто, ординарец твой? — спросил старшина, но Трунов промолчал, ог-
лядев размягченно-внимательным взглядом солдата. Старшина есть не хотел, он
глядел, как аппетитно и неторопливо ели кашу солдаты, разметавшись по траве или
склонившись над котелками, и достал из-за голенища сапога тоненькую с красной
каймой книжку.
— Ты погоди еще, — обратился он к Трунову. — Я перепишу один стих. Этот
самый, где Алешку-то поминают. «По-русски рубаху рванув на груди». Вот как уми-
рают! Я его перепишу и Алешке, дружку, отправлю. А скажи, Трунов, что означают
те буковки в начале книжки. «В. С.»?
— «В. С.»? А я ведь тоже не знаю. Посвящение, должно быть.
— «В. С.», и только. Это чтобы одна она знала. «Будем знать только мы с то-
бой». А ведь не получится. Книжка-то для мира написана. Кто она — жена ему?
—Может, и жена, какое наше дело. Ты книжку не потеряй.
—Да ну! Из-за голенища-то? Ну, знаешь, хороша. С елки-то, говорит, мне тебя
подарят.
— Заучиваешь?
— Само лезет в башку.
Гневышев коркой хлебной подчистил посудину и сунул в вещмешок, Трифонов
свой котелок ему пододвинул и воззрился на рожь, сказав этим — «ешь, не жалко».
Гневышев отъел две неполные ложки, вроде как попробовал, и, ложку свою облизав,