Упрощенная HTML-версия
РАНЫ
ê
167
— Что там, в шестой? — спросил он Смирнова.
— Двух отправили, — прокричал тот.
— А других?
— Других сразу. Троих, — ответил Смирнов и постоял еще, ожидая вопроса.
Трунов распорядился, куда надо складывать ящики, и стал думать о солдатах,
кто они, эти пострадавшие. Он мало кого знал из соседней батареи. Знал Мороза, с
которым вместе учился в военном училище, но так и не нашел в нем товарища. Мо-
роз учился плохо, но в полку ему повезло, его назначили комбатом. Малограмотный
парень, как и прежде, врал в пустячных артзадачах, но оказался ловок и находчив
в обращении со старшим начальством. Он выразительно соглашался или яростно и
показно отстаивал свое затем, верно, чтобы скоро согласиться, — и у незнавших его
создавалось мнение — мозгует парень. Ярость-то эту, горластость-то и заметили
прежде всего прочего, и теперь Мороз на НП— что он там может, разве уж взводом
управления распоряжается толковый парень.
— Рама! Рама явилась! — услышал Трунов и оглянулся: не тут ли еще «катю-
ша», но на прежнем месте ее уже не было. «Рама» всегда ожидалась, если немцы
получали порцию реактивных мин. Блестя на утреннем солнце фюзеляжами, само-
лет легко и неторопливо планировал на большой высоте. Невидимые глаза его уст-
ремлены на землю, он уже различает, где стоят гаубицы, куда направилась непоседа
«катюша», где разместились тупорылые тяжелые минометы. В кружении его было
что-то ястребиное, вот-вот облюбует жертву, снизится за холмами и нагрянет сюда
по-над полями.
— Нагляделся!
— Отваливает!
— Ну, сейчас шепнет кому-то, — следили солдаты за самолетом. Как отмо-
лотясь, они отходили от минометов и валились подле ровиков. Иные шли в рожь и
падали в ее бурые волны, как в реку.
— Перекур, — крикнул кто-то шутливо, и крик после огня показался слабым
и далеким.
— Это хлеба не надо, как курить захочешь.
— Черт знает! Когда его хоть завались. А тут. Это что такое деется?
— Вредительство! — крикнул Жуков, зло и насмешливо кривя губы. — Эй,
Гневышев, сидор тащи. Поскребем, поищем.
— Рылся, — ответил Гневышев, не пошевелившись.
— Тебе командир приказывает, — напомнил Жуков. Гневышев шатко и устало
побрел к щели, выметнул из нее вещмешок и так же вяло приволокся к ребятам.
Усевшись на свое место, он положил мешок между ног и, развязав, стал выклады-
вать свои вещи. Заношенное белье и тряпки разные положил за спину, по сторонам
разложил котелок с кружкой, банку с чаем, запасные обмотки, еще банку с пугови-
цами и нитками, огарок свечи, наконец, узел пэтээровских патронов и, когда мешок
опустел, сунул в него голову и оглядел изнутри.
— Не осталось ли чего? — спросил Жуков.
— Тебе бы с добром твоим на барахолку, — захохотал один солдат.
Такой тщательной ревизии мешка Гневышев еще не проделывал и сам стал
верить, а вдруг что-нибудь и найдется. Он потряс углы и высыпал содержимое на
газету, услужливо подставленную ребятами.
— Одни крошки хлебные. Ничего не добудешь, — сказал Жуков.
— А пахнет.
— Сидор провонял. А табаку тут и на закрутку нет.
— От трубки пахнет, — сказал Гневышев. — Трубку бросил в мешок. Зачем она?