Упрощенная HTML-версия
Алексей ЗВЕРЕВ
ê
172
— Эко привязался, — отмахнулся Гневышев и заметил за собой, как медленно
с лица его сходила слабая улыбка, хоть он и старался ее удерживать. Это не прошло
мимо глаза Жукова.
— Угадал же ведь, угадал!
— Да что на нем, написано, что ли? — заступился за солдата Буретин.
— Я по книгам сужу, — продолжал Жуков. — Я кучу их проглотил. И все про
кулаков. Как тут не втемяшишь в башку. У меня вот тут сидит кулачина книжный.
А в жизни не видел. Ну, как сказочный герой, невидимка. Я даже сон раз видел, как
кулачина душить меня принялся, едва вырвался от него. Вот так я его и воображал
всегда: сутуловатым, молчаливым, щуроглазым, как ты, Гневышев.
—Мои родные кулачены, — уставился на Жукова Трунов. — По мне это вид-
но? Я ведь тоже молчу, тоже не из говорунов.
— Маленько и по тебе заметно, товарищ лейтенант. Маленько, — захохотал
Жуков.
Трунов лежал дальше всех, не в воронке, а на отвале ее, сыром и парящем под
солнцем. Он оглядел всех скользящим взглядом и пристукнул кулаком по новенько-
му планшетику:
— Нашли о чем говорить. Так вы договоритесь до точки.
— А! Тут-то и сказать обо всем! — хлопнул себя по круглому колену Буре-
тин. — Тут в самый раз сказать. Мы перед ним, перед немцем-то, все сравнялись.
— И перед смертью, — вставил Гневышев.
— И перед ней тоже, — подхватил Буретин. — А я вот вором был. Ну и су-
дите меня. Меня в училище взяли и выучили на командира, и если сейчас немец
сюда придет, я двоих вот этими лапами задушу. А я был вор. Крал хлеб, кожи, раз
квартиру обворовал. Не верите — побожусь. Как вор не ворует... — пословица-то,
а я не попался, не судим, открутился. Ну что ты со мной поделаешь, Трунов. Потом
машинистом стал, и меня в этот самый, в рабочий контроль, а я вором был.
— Я по харе твоей разбойничьей разгадал такое, — нахраписто уставился на
Буретина Жуков.
— Разгадал — говоришь, — захохотал Буретин. — Значит, ты тоже хороший
«гад». Это от слова «раз-гад-ывать».
— Ну! В самом же деле! Хватит, — поднял голос Трунов. — Это что в самом
деле?
— Ты иди-ка, иди, Трунов, батарею обгляди, непорядок найди. Иди, а мы по-
говорим тут, — сказал Буретин.
—Шут с вами! — покачал головой старший, оставаясь лежать.
— Ну во-о-от, — вздохнул Буретин. — Кто из нас будет рассказывать? Ты или я?
Гневышев, к которому обратился Буретин, все искоса поглядывал на Жукова,
все надо было ему спросить того или объяснить что-то ему.
— Молодой, да ранний, — заговорил он. — Когда ты успел меня окулачить?
По книжкам, говоришь, опознал? Книжки, они, как навалятся на что, — в прах из-
ничтожат. Я ведь тоже маленько читал их, искал себя, сравнивал с собой и не нашел.
Ругачки много, зубовного скрежета, а себя не увидел: а глаз у те ватерпас. Кулачен
я, признаюсь. Да сказать, тебе не первому признаюсь, а последний раз в военкомате
откровенный разговор был. Я по ранению дома был и к военкому в кабинет зава-
лился. «Вот объясни-ка мне, военком: я кулак, я чужак, значит, а вы мне скомандо-
вали: иди воюй. Я не могу навредить там, на войне-то?» А он мне только и сказал:
«Ничего. Сгодишься». А угадал военком, сгодился ведь! Четвертый раз сюда, три
раза сваливали.
— Ты не расстраивайся, ты давай все по порядку, — покачал ему колено Бу-