Упрощенная HTML-версия
РАНЫ
ê
179
била по танку и мазала. Бухал и Гневышев своим пэтээром, целясь в пушечную и
пулеметную амбразуры танка. В бою ему не доводилось стрелять из этого ружья, но
он помнил, как на стрельбище его пуля разворотила железную полосу в палец толщи-
ной. Он понимал, что ничего с танком сделать не сможет, разве поцарапает его или
случайно попадет в прыгающие и все убегающие от мушки амбразуры. Но он стрелял
и стрелял, встряхиваясь от непривычно сильной отдачи и не чуя боли в плече.
«Экой дурак за пушкой сидит», — ворчал он не на себя, не на свою слабость
и беспомощность, а на того артиллериста-наводчика, пушка которого хлопала и
мазала. Танк был близко, месиво из земли, колосьев и соломы сваливалось с его
потолстевших гусениц. Близко уже слышалось оглушающее харканье лениво воро-
чающегося ствола, треск пулемета, а Гневышев стрелял, сознавая, что не надо бы
уже стрелять, потому что и ружье перегрелось, и требовалось делать что-то другое.
И тут он увидел, как спереди и слева танка лопнули гранаты, и чья-то бутылка с
горючим пришлась по башне. Легкие синие лоскутья огня отлетали от брони и сви-
вались в дым, но танк все шел, миновал Гневышева и, ткнувшись в крутой бруствер
окопа, промял его неторопливо и опрокинул миномет. «Ну-ка, чо ты дальше ска-
жешь», — прошептал Гневышев и нащупал за собой бутылку. Огонь ее лизнул ко-
рявую броню и переполз на бак, из которого лилась огненная струя. «А дырку-то эту
не я ли проделал?» — подумалось Гневышеву. Танк рыкнул последний раз, грохот и
скрежет его оборвался, и из открывшегося люка один за другим вывалились немцы.
Отбиваясь от огня, как от ос, они побежали было от огневой, но тут же попадали в
рожь, молчаливо и ожесточенно тычась лбами о землю. Гневышев искал взглядом
Трунова — ему сейчас же хотелось увидеть лейтенанта, посмотреть в глаза и найти
в них и испуг, и удаль, и вздох, и легкость, все то, что он сам испытал после первого
своего боя, хотелось крикнуть что-то радостное или хоть круто и весело выругаться.
Но лейтенанта он не находил и тревожно спросил Жукова:
— А где командир? Где?
— А верно, где? — спохватился и тот.
«Неужели еще в ровике! —испугался Гневышев. —Что он медлит, что копает-
ся?» Он обежал горящий танк, перескочил через распластанный миномет. Опорная
плита его сдвинулась и закрыла щель. Напрягшись, Гневышев отволок ее в сторону
и увидел торчащие из глины сапоги.
— Лопаты! Живо! — крикнул он и, не мешкая, потянул за кирзаки, они, разно-
шенные, сползли с ног. Подоспевший Жуков помог вызволить лейтенанта из земли.
Серого и запорошенного, они отнесли его в сторону. Санитар Смирнов захлопотал
подле Трунова. Расчеты бойко оттаскивали от огня мины. Но танк взрываться не ду-
мал. Он подымил еще немного и притих, и, словно забыв о случившемся, батарея
пристрелялась и повела огонь по новой цели. Лейтенант Буретин поднимал и опускал
руку, ширил глаза и перекашивал рот, будто хотел перекричать стальной рев орудий:
— Огонь! Огонь!
Трунов лежал, привалясь к ящику головой, непонимающе оглядывал огневую
и вяло тер тылом руки шею и лицо. Он сам подтянулся к ящику, потому что лежать
пластом было стыдно; он считал себя виноватым в том, что не осмотрелся и так
несуразно его зарыло в ровике; что все работали, все здоровы, лишь он лежал, и
извинительная улыбка набегала на его лицо. Он попытался подняться, но дрожащие
слабые руки сламывались в локтях, и он опускался опять головой на ящик. После
огня, как измочаленные, вытирая пот подолами гимнастерок, солдаты падали на
траву, сваливались подле Трунова.
— Ну, как, лейтенант? — спросил его Жуков. — Мы же вон как волокли тебя.
Как корягу замытую выворотили. Ну, как?