Упрощенная HTML-версия
Геннадий МАШКИН
ê
238
Я прижал ладони к лицу. Потом потихоньку сдвинул их с глаз, со щек… Откуда эта
трусость во мне? Может быть, так себя чувствует и каждый настоящий десантник?
Я растолкал Юрика и стал, полусонному, рассказывать о белом пароходе.
— Ребятишки не боятся мин, — говорил я, и лопатки мои передергивались от
озноба, — потому что на «Оранжаде» установлены такие приборы…Они замечают
мину издали и расстреливают ее из пулемета: тр-р-р…
— А если на них нападет подлодка? — спросил Юрик, зевая.
— Ребятишек никто не смеет трогать, — ответил я. — Ребятишки — в чем они
виноваты? — Я прислушался к хлюпу волн за бортом и прибавил: — На крайний
случай, на «Оранжаде» полно всяких шлюпок и спасательных кругов.
— Гера, а ты на Сахалине драться будешь с маленькими японцами или с боль-
шими? — спросил Юрик, и его глазенки сверкнули.
— Все они одинаковые, самураи, — ответил я. — Кроме самых маленьких,
вроде тебя.
Юрик опять засопел носом. Тогда я положил голову на край полки и стал гля-
деть, что делается внизу.
На нижних полках сгорбились наши и еще несколько человек. Среди них я уви-
дел того усатого. Семеном называли его соседи. Кончики усов шевелились вовсю.
Разговор был не о минах, не о штормах, не о самураях, а о каких-то пустяках. Слов-
но собрались соседушки на крылечке в сумерках посудачить. Видно сразу — им не
страшно. Может, это оттого, что никто из них не собирается мстить японцам, как я.
—Картошка, капуста там родит, Семен?—спросила бабушка, затуживая ниже
подбородка косынку в синий горошек.
— Родит, — ответил усатый и махнул левой рукой. Казалось, безымянный и
мизинец у него поджаты. — Яблони даже родят. Только японцы сады не разводят
на Сахалине.
— Нехристи, — сказала бабушка. — Ляксея моего в гражданскую живьем со-
жгли, как чурку дров…— Она достала из сундучка фотографию деда, потерла чер-
ную рамку о кофту и подала Семену.
Семен склонился над фотографией, кашлянул в кулак, но ничего не сказал.
Я свесился с полки. Люди смотрели на моего деда и молчали. Я хотел, чтобы они
увидели, как я похож на деда. Но они так и не заметили этого.
— А я всяких семян набрала, — встрепенулась бабушка. — Жива буду — са-
дик разведу.
Пароход качнуло с борта на борт. Сине-красный мяч прыгнул на ржавый борт.
В дальнем конце твиндека заплакал ребенок. Отец вынул портсигар с выбитыми на
крышке черепом и костями. Крышка откинулась, соседи потянулись за самосадом.
Мама попросила, чтобы не пускали дым на детей. Они закурили, стараясь вы-
пускать дым подальше. Но он все равно поднимался к нам сизыми пластами.
— А пьют они что? — спросил отец усатого.
— Рисовую легкую водочку, сакэ, — ответил Семен. — Пьют наперстками.
Нашего разгулу у них нет.
— Научим, — заявил отец, подмигивая.
Все засмеялись.
— Пальцы-то там потерял? — спросила бабушка, указывая на левую руку Се-
мена.
— Самурай отхватил кинжалом, — ответил Семен и повертел трехпалой ру-
кой на свету.
Я еще ниже свесился с полки.
— А дело так было, — продолжал усатый, и все взгляды нацелились ему в
рот. — Взяли мы с боя Маока и одного за другим самураев накрываем… Победа!