Упрощенная HTML-версия
Геннадий МАШКИН
ê
242
5
— Сахалин! — закричал в наш твиндек матрос на третье утро плавания.
— Сахалин! — Люди бросились к трапу. Загремела железная лестница. — Са-
халин!
Я зашевелился, надел шинель и тоже пошел на палубу. Ноги мои хорошо сги-
бались, но распрямлялись с неохотой.
Над передней мачтой покачивалось горячее солнце. Пуговицы на моей шине-
ли засияли, как начищенные пылью пятаки для игры в «остенок». Мы сгрудились у
правого борта и жадно смотрели на землю, гряду сопок, которые медленно подплы-
вали к нам. Снежные полосы в западинах искрились на солнце.
— Сахалин!
Матросы в брезентовых робах, в тельняшках поливали палубу из шлангов. Во-
дяная пыль сеялась на нас. Но мы не уходили от борта.
—Южный Сахалин!
Люди щурились от солнечных зайчиков и растягивали бледные губы.
Пароход подплывал к городку у подножия лиловых сопок. Домики цепко де-
ржались за прибрежную землю, а от моря японцы отгородились длинной бетонной
дугой волнолома. В этом волноломе был проход. По левую сторону прохода над
серым цоколем волнолома возвышалась башенка маяка.
В порту стоял уже пароход. Справа и слева от парохода щетиной торчали мачты
катеров. А самые края бухты были пустынны. Только в левом углу, перед широкой
песчаной полосой, были разбросаны разбитые катера и баржи. У некоторых лишь
нос торчал из воды да мачта. Я сразу прикинул, что на этом корабельном кладбище
можно обосноваться нам с ребятами.
Мы остановились на рейде. Черная с красной полоской труба загудела, вспуг-
нув чаек с волнолома. Они лениво полетали над стеклянным морем и вновь уселись
торжественными рядами на волнолом.
В ответ на гудок нашего парохода катер вывел из гавани огромную баржу. Он
ловко подвел ее к борту «Советов». Наши матросы пристегнули ее канатами к паро-
ходу и спустили широкий трап. На барже его приняли два японца.
Люди кинулись к трапу. Я увидел на барже японцев и попытался пробиться к
трапу в первую очередь. Но остальным было наплевать, что на барже японцы. Меня
выдавили назад. Да еще мама щелкнула по затылку и приказала:
— От чемоданов — ни на шаг!
Я почесал затылок. Юрик залился смехом, словно школьный колокольчик! Я
сел на чемодан и стал разглядывать городок, который был уже не японский, но у
которого еще не было и русского названия.
На склоне выше всех домов сверкала серебристая крыша храма. Вспомнилось,
что японцы поклоняются своему императору. И себя считают детьми бога — импе-
ратора. Ну, подождите, дети императора! Все таки переплыл море… Не укроетесь
волноломом… И я сжал слабыми руками рогатку в кармане. Мысли кружились.
Третий день, кроме клюквы, я в рот ничего не брал.
— Ты что — оглох? — сказала мне мама чуть не под ухо. — Тот беды не знает,
кто этих обормотов не имеет…
Ее старенькое зеленое пальто было измято, лицо бледнее обычного. Но глаза
сияли, как два синих камня. Мама оправилась от морской болезни и теперь вы-
мещала на мне свою злость. С отцом-то не разговаривала. Лишь «да», «нет». Что
за люди?.. Ну, я теперь от них не завишу. У них — свое. У меня — другое на уме.
Завтра же надо написать письмо ребятам. Приедут — выроем пещеру вон там, на
сопке, выше всех домов.