Упрощенная HTML-версия
Валентин РАСПУТИН
ê
340
Телятник у Поздняковых был огорожен далеко, на горе за деревней. Идти при-
ходилось по длинному заулку между огородами. По обочинам заулка лежали ко-
ровы и собаки. Провожал их Байкал, он по очереди подбегал к каждой лежащей
собаке, они обнюхивались, по-приятельски помахивая хвостами, и Байкал трусил
дальше. Вот почему ни одна собака не взлаяла на Катю. Гавкал щенок, черный, с
коротким хвостом, только-только начинающий разбираться, для чего он явился на
белый свет. Сеня нес в ведре пойло для бычка, а Катя кусок хлеба. Бычок прежде
кидался к Кате, она торопливо выбрасывала ему хлеб и пряталась за Сеню. Бычка
звали Борькой, имя свое он знал и отзывался на него мычанием. Каждый раз пов-
торялась одна и та же картина. Байкал давал Борьке наесться, затем прыгал к нему
и застывал, заставляя и Борьку принимать защитную стойку, опустив голову и вы-
ставляя тупые рожки. Байкал начинал с лаем наскакивать — бычок еще ниже наги-
бал голову, сдавал взапятки и вдруг бросался на собаку. Она отскакивала, заливаясь
восторженным лаем, а Борька шумно пыхтел, набираясь духу для нового приступа.
У Кати раскрывался рот, нижняя губа оттопыривалась, и на лице появлялось что-то
вроде забывшейся улыбки.
От телятника было недалеко до пустошки из молодых сосен в два-три чело-
веческих роста, в которой последним урожаем пошли маслята. Катя ступала с вы-
ставленным вперед, как против зверя, складным ножичком и в первые дни только
натыкалась на грибы, потом стала, увидев издали, вприпрыжку к ним подбегать.
Наступил день, когда Сеня поднял первый рыжик. Он так обрадовался, наглаживая
его и жадно шаря вокруг глазами, так нахваливал рыжики, что Катя, налюбовавшись
красной шляпкой с нежно и ровно расписанными кругами, долго потом исподтишка
смотрела на Сеню. И когда минут через десять она закричала и кинулась к Сене, а
он кинулся навстречу — она остановилась, испуганная его испугом, и, протягивая
ручонку с найденным теперь уже ею рыжиком, опять заплакала. Он схватил ее на
руки и держал до тех пор, пока она не успокоилась.
Прошла неделя после приезда, пошла другая... Решили не отдавать Катю в
школу. Девочка считала, что ей шесть лет, но росточка она была небольшого и мог-
ла ошибаться. Да и с шестью разумней было погодить. Миновали те времена, когда
школа следила, чтоб ни один ребенок не опоздал с учебой. Теперь хоть совсем не
отдавай, никто не спросит. Но Галю с Сеней удерживала иная причина: они не зна-
ли, как надолго свалилась на них Катя, боялись думать об этом, каждый новый день
втайне начиная с оборонной молитвы: Господи, пронеси!
— Ты помнишь свою маму? — выбрав минуту, когда девочка казалась успоко-
ившейся от затягивающихся где-то далеко внутри ран, спрашивала Галя, не нажи-
мая на вопрос.
Катя замирала, опускала голову и уставляла глаза перед собой — как всегда,
когда она замыкалась. Но нет — чуть слышно она отвечала:
— Помню. Маленько.
— Как ты ее помнишь?
—Мы ехали, — помедлив, сжатым голосом отвечала она.
— Куда ехали? Откуда?
—Не знаю. —И добавляла неуверенно: —К русским. Мы ехали в поезде. Там
были большие горы.
— А папу не помнишь?
Папу она не помнила. И так умоляюще смотрела на Галю, что та поневоле
оставляла расспросы.
В сумке, оставленной тетей Люсей в «Метеоре», находились два платья, одно
тонкое, другое шерстяное, тонкий же ярко-желтый плащишко, трое колготок, крос-
совки и вязаная шапочка — все летнее, городское. Но этот набор опять-таки под-