Упрощенная HTML-версия
Альберт ГУРУЛЁВ
ê
368
Смотрю на гостя. Невысокий, плотный. Дубленое, в крупных складках лицо.
Потертая, но добротная и удобная одежда, высокие болотные сапоги. На поясе ши-
рокий в самодельном деревянном чехле нож. Обычный рыбак и охотник-любитель.
И гость по-приятельски смотрит на нас.
И, странное дело, с какой-то светлой уверенностью вижу, он знает, что мы
ему рады. А он рад нам. Мы не расспрашиваем, да и вряд ли будем расспрашивать
друг друга, — кто, да зачем, да откуда. Просто мы— человеки, а все остальное сей-
час —мелкие, незначительные подробности. Важно ли мне знать его имя, знать, где
он живет? Мне важно сейчас, что он человек, что он живет на одной со мной земле
и у нас с ним сейчас один костер.
Тихо на море. Тут всплескивает о борта лодки короткая волна, еле слышно взды-
хают за спиной под слабым ветром молодые сосны. Гудит могучей силой наш костер.
— Скоро гусь, должно быть, пойдет, — говорит наш новый приятель.
— Должен бы.
Должен бы. Время к тому идет. Ночи все холодней и длинней, осыпается бе-
резовый лист, а в непогоду посыплет с неба теперь, скорее всего, не дождь, а снег.
Повалит снег, и появятся в наших краях перелетные гуси.
Валентин подбрасывает в костер дрова и с большим котелком идет к морю за
водой. Он останавливается у самой кромки берега, смотрит, слушает и говорит:
— Едет кто-то. На веслах. Близко уже.
Теперь и я уже слышу, как поскрипывают в море уключины, как взбулькивает
вода под спокойными веслами.
Впереди длинная осенняя ночь…
ТУМАН
Тяжелы осенние туманы. В безветрие они плотно лежат на воде, они вспухают,
растут и, как перекисшее тесто из квашни, выползают туманы на низкие берега. И
тогда — где солнце, где твой дом, где твои дороги?
Мы ночевали на маленьком острове, расположенном километрах в двух от бе-
рега. Здесь несколько островов, вытянутых в линию наподобие Курильской гряды и
удаленных друг от друга метров на двести-триста. Утром и вечером над островами
утиный перелет. Мы немного постреляли вчера и особенно надеялись на утро. Но
под утро упал туман. Плотный, вязкий. Об охоте нечего было и думать. А где-то
совсем рядом, в затопленных кустах, плескались невидимые утки, перекликались
сытыми спокойными голосами.
— Слышь, крякаш голос подает? — спрашивает Валентин. — Солидно так:
ка-ка… А это — чирок.
Оставалось одно — ждать. Вот подует ветер, сомнет безмолвную неподвиж-
ность тумана и, разорвав это заглохшее месиво, разнесет его по дальним хребтам и
лесам. Или солнце наберет силу и растопит, иссушит туман. Тогда мы и постреляем.
А пока одно — ждать.
Ни вчера, ни позавчера мы не ладили ранних костров, чуть отбившись ото сна,
влезали в настывшую одежду и спешили на примеченные с вечера места. А сегод-
ня — костер. Мы сидим у костра, пьем горячий чай, согревающий тело и душу. И
ждем.
Мне давно не приходилось видеть такого тумана. Неподвижный. Непрогляд-
ный. Вроде все видишь: вот руки, вот костер, вот палатка. Но чуть поднял глаза —
отовсюду бельмастая неподвижность, слепота. Отовсюду небытие, бесконечность.
Опустишь глаза — да нет, вижу. Вот руки, вот костер.