Упрощенная HTML-версия
ИРКУТ
ê
417
наползала на город, загоняя прохожих под мокнущие зонтики. На меня — сибиряка,
привыкшего к морозу и солнцу, затяжная без светлых дней осень действовала угне-
тающе. Точно включив в себе автопилот, я, механически переставляя ноги, шел по
тротуару, натыкаясь на зонты прохожих и раздражаясь, думал, что вообще-то жить
в огромном городе — сплошное наказание, и нужно как можно скорее уехать отсю-
да на Иркут, где дня не бывает без солнца, где нет тесноты, и где мне будут рады,
только за то, что я есть.
Сквозь шум проезжавших машин, негромко, точно пробуя на слух московскую
погоду, ударил колокол. Сделав короткую паузу, голос его окреп и, уже не обращая
внимания на земное движение, поплыл в серое, шинельного цвета осеннее небо. И
неожиданно мне показалось, что своим звоном колокол начал вбирать в себя всю
печаль ненастного дня, все, что накопилось вокруг меня за последнее время. Мело-
дичный перезвон, который помнили и знали тысячи москвичей, живших задолго до
моего появления на свет, задолго до обступивших его высотных домов, асфальто-
вых дорог и снующих по ним автомашин, каким-то непостижимым образом повер-
нул мысли в другую сторону, спокойную и примиряющую меня с Москвой, с этим
сеющим откуда-то сверху мелким осенним дождем.
— Все будет хорошо, — повторил я любимую присказку своего первого ко-
мандира Шувалова и, подлаживая шаг к колокольному звону, вспомнил, что сегодня
большой праздник — день Казанской иконы Божьей Матери.
Когда я переходил широкую дорогу, неожиданно потемнело, сверху, срывая с
деревьев последние желтые листья, начал падать первый снег, соскучившись по на-
стоящей работе, небесные ткачи с удовольствием принялись устилать белоснежным
покрывалом тротуары, дома, крыши киосков, зеленую траву на газонах, делая это
неслышно, но с особым прилежанием и тщательностью.
Я знал, что Катя будет рада мне и всем тем, кто придет в ее маленькую, за-
ставленную столами и заваленную книгами комнатку, где всегда нальют тебе чаю,
а если захочешь, что-нибудь покрепче. Если не захочешь разговаривать, то не будут
лезть с расспросами, можешь спокойно посидеть где-нибудь в уголке, послушать
разговоры о том, как непросто издавать ныне хорошие книги, полистать еще пах-
нущие типографской краской новые журналы и хоть на несколько минут окунуться
в существующую только здесь доброжелательную атмосферу, почувствовать такое
необходимое и привычное тепло.
Именно здесь, в этой тесной комнатке, пропадало ощущение плоского штопо-
ра, которое в последние годы испытывал я, попав в Первопрестольную. Пожалуй,
это было единственное в Москве место, куда мне всегда хотелось зайти. И все же
я там бывал редко, гораздо реже, чем желал того. Москва умеет отнимать время у
всех, кто попадает в ее объятия. Когда я летал на самолетах, то познание нового
города обычно заканчивалось посещением трех мест: магазина, столовой и гости-
ницы. Иногда география расширялась и мы, взяв машину, ездили на базар. Москва
не стала исключением: метро, работа и три-четыре обязательных для любого про-
винциала посещения: Третьяковка, Красная площадь и ВДНХ. В душе я тешил себя
тем, что и москвичи не особо охочи к познаваниям собственного города, откладывая
все на потом, поскольку одна мысль, что все рядом и можно поехать и посмотреть в
любое время, размягчала людей.
На этот раз у Глазковой собрались, чтобы отметить освобождение Москвы от
поляков.
Посреди комнаты стоял стол, к нему приладили еще один, который был на
колесиках и все время норовил отъехать и превратиться в блуждающий спутник
основного. Мне нравилось, что в этой комнатке не было телевизора, лишь со стен на