Упрощенная HTML-версия
Валерий ХАЙРЮЗОВ
ê
420
Да Бог с ней, Москвою минувшего дня,
Неверною музою дяди Гиляя,
Она предала и себя, и меня,
Кургузым хвостом, словно шавка, виляя.
— Почему вы так ненавидите москвичей и Москву? Зачем плюете в колодец,
из которого пьете!? И если не любите Москву, то зачем с таким упорством и силою,
во все лопатки стремитесь сюда — неожиданно с металлом в голосе воскликнула
Селезнева. — Катились бы к себе в горы, тайгу, обнимались бы там с медведями.
— Извините, уважаемая, что я наступил на вашу мозоль, — с редким самооб-
ладанием продолжил депутат. — Мы это делаем и, заметьте, будем делать, чтобы
наполнить ее свежей кровью. Кровью лесорубов, каторжан, казаков, старателей.
Чтоб пробудить жажду обновления и сопротивления. Признаться, я не думал, что
вы москвичка. А я-то грешным делом подумал, что вы дочь ламы. Или шамана. Что-
то в вашем лице есть восточное, половецкое.
— Хорошо, что не подлецкое.
Разговор неожиданно залетел на такую высокую точку, что дальше ему оста-
валось либо оборваться, либо перейти в ту стадию, когда, закусив удила, каждый
старался ударить побольнее, ставя невольных слушателей в неловкое положение.
Но тут, с присущим ей тактом и самообладанием, между двумя субъектами спора
встала Глазкова:
— Москва любит и принимает и сибиряков, и кавказцев, буддистов и мусуль-
ман. В ней есть место для всех. Но мы любим и ваши заповедные места. Моя дочь
Маша мечтает побывать в ваших краях и сплавиться на лодках по Иркуту. Георгий
Петрович так интересно и увлекательно рассказывал им на уроке о Байкале, что
летом они всем классом собираются поехать в Саяны на родину Чингисхана.
— Насколько мне известно, там, по преданиям, находится родина его мате-
ри, — заметил я. — Но места там действительно дикие и красивые.
Чтобы снять возникшее напряжение, мы поднялись на второй этаж, где была
свободная комната и можно было попить кофе. На какую-то минуту мы остались
наедине с Селезневой.
— А вам действительно идет этот цвет, — неожиданно для себя брякнул я.
Комплимент получился прямолинейным, неуклюжим и неуместным.
— Вы что, тоже потомок чингизидов? — глянув на меня в упор своими раско-
сыми глазами, спросила Селезнева.
— Да, я его внук, Хубилай, — нашелся я. — Прилетел сюда на воздушной
колеснице.
— А я подумала, что вы немой. — Селезнева засмеялась. — За последний час
от вас слышу первое слово.
— Там такой Цицерон с языка свалился.
— Да уж, — протянула Селезнева.
— Но вы, когда останавливали оратора, мне были симпатичны.
— Спасибо.
— Скажите, вы коренная москвичка?
— Нет, я родилась далеко отсюда.
— И как же это место называется?
— Оно называется небом. Я родилась в самолете, — с неким вызовом сказала
Селезнева.
—Постойте, постойте, — осененный внезапной догадкой, прервал ее я. —Где
это произошло?