Упрощенная HTML-версия
Иван КОМЛЕВ
ê
482
— На, пожуй, — откусила от своей половины и проделала все в обратном по-
рядке: спрятала хлеб, застегнула пуговицы.
Сережка не смог отказаться. Хлеб, согретый её грудью, оказался теплым, слов-
но не успел остыть после печи, и был необыкновенно вкусным. Сережка съел его и
осоловел окончательно; не противясь руке, которая потянула его к себе, привалился
лицом к пахнущему бензином и солидолом девичьему боку и, согретый теплом и
урчанием машины и заботой своей спасительницы, уснул крепко и спокойно.
Самые счастливые два часа своей жизни Сережка проспал; они потому и были
счастливыми, что можно было спать в то время, когда дом приближался. Почти
угасшая жизнь опять возвращалась в Сережкино тело.
—Вставай, а?—сиплый голос был негромким, но настойчивым. —Проснись!
Приехали!
Одной рукой она обняла его за плечи, удерживая в сидячем положении, другой
легонько ворошила спутанные Сережкины волосы и дула ему в лицо.
А он, глубоко убаюканный качкой, теплом и чувством безопасности, все никак
не мог расстаться с безмятежным видением: лежит он на возу с пахучим сеном под
голубым небом, с которого льется на него благодатный солнечный свет, обдувает
его приятный ветерок и мельтесят над ним синие мотыльки, норовя сесть на лицо.
Ему щекотно, он улыбается лету, солнцу, всей той жизни, что не знала войны. Неви-
димая с воза лошадь облегченно вздыхает, втащив телегу во двор, телега останавли-
вается, и мать говорит Сережке почему-то хриплым, как у отца, голосом:
— Приехали!
Он соскальзывает с воза на землю, мать подхватывает его, чтобы не упал, а он
обнимает ее и целует в шею. Пахнет от нее почему-то, как от отца...
— Э-э! — смех, и Сережка чувствует, как его отстраняет от себя — уже не мать.
Он очнулся, очумело хлопая ресницами, смотрел в незнакомое чумазое лицо,
усталое, но улыбчивое. Все вспомнил.
Машина стояла посреди дороги, мотор исправно работал на холостом ходу, за
кабиной — первосумерки, слева от дороги — поле и справа — поле.
— Тебя как звать? — спросила она, надевая на него фуражку.
— Сережка.
Она вздохнула:
— Вон Семеновка, Сережа, — он увидел в той стороне, куда она показала,
крыши домов. — Доехали.
Он отодвинулся. Медленно — расставаться с уютной кабиной, чтобы снова
брести по пыточной дороге, не хотелось — нерешительно открыл дверку и замеш-
кался: надо было что-то сказать ей и не знал — что. Может быть, сказать, что всегда
будет помнить ее и пусть она заезжает в Ждановку, они все — мать и Нюра, и Ми-
шук — будут рады. Если не сможет теперь, пусть после войны приезжает, отец тоже
обрадуется...
Но язык для таких слов был непривычен. Сережка ничего не сказал, сунул
руку за пазуху, нащупал в холстине кулек с галетами, после недолгих колебаний
достал его, положил, потупясь, на сиденье и спрыгнул на землю.
—Стой! — сказала она, но это только подхлестнуло его. Откуда силы взялись?
Сережка рванул через канаву, выскочил на колею проселочной дороги, отбежал ша-
гов десять и оглянулся. Она стояла впереди машины, положив руку на радиатор,
смотрела, наклонив голову, ему вслед.
— Дурачок,— сказала негромко неожиданно очистившимся от хрипоты при-
ятным девичьим голосом, — глупенький.
— Спа-си-бо! — Сережка некоторое время шел спиной вперед, потом повер-
нулся и, прихрамывая на обе ноги, деловито зашагал к деревне.