Упрощенная HTML-версия
Иван КОМЛЕВ
ê
484
когда ударит больно, только от обиды нижняя губа у нее вперед подвинется и чуток
в сторону. И у Даши, когда Сережка галеты на сиденье положил, нижняя губа так
же по-детски оттопырилась.
Сережке вдруг стало нестерпимо стыдно за свой драный ватник, за протертые
штаны, сквозь которые она видела его грязные колени, за весь свой тощий измучен-
ный вид. Он, наверное, ее во сне вместо матери обнял. Сережка почувствовал, как
у него загорелись уши.
Оглянулся еще раз и опять ничего не увидел, и снова низко над землей мель-
кнули два слабых, как светлячки, огонька и пропали. И снова Сережка не обратил
на них внимания.
Слева от дороги дружно под снег поднялись озимые. Ровный бархат зелени,
казалось, густел в подступавшей тьме, но Сережка видел поле так, будто стоял са-
мый ясный день. Как видел его, когда выходил с отцом поздней осенью за околицу.
Земля пустела и блекла к зиме, и неожиданная свежесть зелени озимого поля
радовала и восторгала отца, он не мог не похвалиться своей работой, не поделиться
этой радостью с близкими, выводил за деревню всю семью — жену и ребятишек.
Мишуку трудно было идти по стылой неровной дороге, и отец садил его на плечо...
Какое теперь у него поле? Живой ли? Почему мать Сережке ничего не писала,
только ли потому, что дела невпроворот?
Может быть, посадят Сережку на отцовский трактор весной, когда Михаилу
Жданову исполнится восемнадцать, и он уйдет воевать? Сережка справится, он от-
цовский колесник знает до последней гаечки.
Будто шилом ткнули Сережку в спину, он резко обернулся. Парных светляков
на поле стало много, они бесшумно передвигались над озимыми, и хоть в серой
мгле трудно было понять, далеко это или близко, но было ясно: они движутся в его
сторону. Волки!
Сережка побежал. До крайних домов оставалось совсем недалеко — пахло
деревней, видны были редкие огни; доковыляв до первых огородов, оглянулся. Ни-
каких светляков, пусто. Померещилось ему, или волки, еще не обозленные зимней
голодовкой, близко к деревне подойти не решились?
Сережка прошел по улице до ближней избы, где горел свет в окне, постоял на-
против, но подойти постучать не решился. Если бы не волки, отправился бы домой
не задумываясь, а так надо проситься на ночлег.
Увидев идущего по улице мужчину, Сережка поторопился ему навстречу. И
вовремя: мужчина свернул к дому.
— Дяденька! — позвал Сережка. Тот повернул голову в его сторону, задержал
шаг. — Дяденька, — несмело повторил Сережка, теряя уверенность по мере того,
как подходил ближе, — пустите переночевать.
Мужчина молча, не глядя на Сережку, пожевал губами. Лицо его, заросшее
щетиной, было угрюмым, а поза выражала сомнение.
— Я из Ждановки, — против воли голос у Сережки задрожал и в нем появи-
лись жалостливые ноты. Мужчина вздохнул. — Дяденька, не бойтесь, я — сытый!
— К-хе, — мужчина хотел что-то сказать, но поперхнулся, пошел к воротам,
связанным из одних жердей, между которыми во двор мог легко пролезть взрослый,
не только Сережка: доски с ворот были сняты на дрова или для другой надобности.
И покосившаяся рама калитки тоже зияла насквозь. Мужчина отворил ее, оглянул-
ся; — Что стоишь? Заходи.
В сенях хозяин приостановился, тронул Сережку за плечо:
— Ты — того, не думай: места не жалко, у нас это — малость нехорошо.
О в словах у него круглое, выпирает, и кажется, что вот-вот выкатится.
— Здравствуйте, — сказал Сережка, переступив порог, и стащил с головы фу-
ражку.