Упрощенная HTML-версия
КОВЫЛЬ
ê
485
В доме топили плиту, свет из раскрытой дверцы ее падал под ноги вошедшим
и освещал лица трех ребятишек — двух девочек, примерно четырех и шести лет, и
мальчишки немного постарше их. Они грелись у огня, сидя на корточках у откры-
той топки, и дружно повернули головы, когда отворилась дверь.
На Сережку ребятишки уставились с недоумением, словно в дом к ним никог-
да не заходили посторонние люди.
— Здравствуйте, — неуверенно сказала девочка постарше, а за ней эхом с той
же неуверенностью поздоровалась малышка.
Больше никто не отозвался, хотя у плиты над чугуном виднелась и женская
фигура; Сережка подумал, что это мать ребятишек.
— Темно, — сказал ей хозяин, — запали лампу.
Она немедленно исполнила приказание, шагнула к ребятишкам, наклонилась,
взяла с пола лучину, сунула в огонь, зажгла; подошла к столу, сняла свободной ру-
кой стекло с лампы — стекло было заранее почищено, — положила его на стол,
вывернула фитиль, поднесла к нему лучину, вставила стекло, убавила огонь, чтобы
лампа не чадила и давала ровный свет.
Сережка с волнением следил за каждым ее шагом. Так же вот, наверное, и у
него дома сейчас мать или сестра зажигают лампу...
Мальчишка забрал чадящую лучину и бросил в печь. При свете Сережка раз-
глядел, что это не мать ребятишек, а их старшая сестра. Было ей лет шестнадцать на
вид, и все, что должно, в ней уже округлилось, словно бы и не было никакой войны
и постоянного недоедания.
— Па, — негромко пожаловалась девушка отцу, — она опять не ела.
Отец посмотрел в сторону тьмы на печи, нахмурил свой и без того морщинис-
тый лоб, но сказал другое:
— Посади гостя.
— Проходите, — серьезно и вежливо, как взрослому, сказала девушка Сереж-
ке, — вот сюда.
Вдоль стены у длинного самодельного стола стояла широкая прочная лавка, с
трех других сторон — табуретки, тоже кондовые, сработанные на долгий век. Се-
режка немного отодвинул от стола предложенный ему табурет, сел, прикрыв дыры
на коленях фуражкой, замер, терзаемый мыслью, что хозяева будут ужинать и при-
гласят его.
Малыши поспорили, кто будет поливать на руки отцу; очередь, видимо, была
за мальчишкой, и он, овладев ковшом, зачерпнул воды из небольшого бочонка, стал
возле таза, дожидаясь, когда отец стащит с себя пахнущие навозом сапоги. Хозяин
умылся, достал с полатей старые валенки, надел и подсел к Сережке.
— Ты откудова?
Сережка объяснил.
— А чей?
— Узлов. Павла Семеновича сын.
— А-а. Нет, не знавал, — хозяин устало вздохнул, свесив тяжелые кисти рук с
колен, о чем-то задумался. Потом поделился заботой с Сережкой, как с ровней:
— Соли нет — беда. Капуста вся в кладовке лежит несоленая, огурцы скотине
скормил, — спросил: — Сколько еще будем с им биться?
— Н-не знаю.
Сережка припомнил, как много в конце лета и начале осени говорили по радио
о победах — на Курской дуге, под Харьковом, Смоленском и Новороссийском...
Напали фашисты на нас вероломно, воспользовались моментом: пока наши силы
собирали, они много земли и городов захватили. Но теперь Сталин дал приказ, и не
будет врагу пощады.