Упрощенная HTML-версия
Александр ВАМПИЛОВ
ê
48
прошли эти пять лет...» И я вдруг ясно вспомнил свой отъезд в город, маленькую
станцию, Веру и ее милое, заплаканное лицо. «Как было хорошо, и как все это сей-
час далеко от меня... Где теперь Вера? Если бы люди выполняли все свои обещания
и клятвы, то она должна сейчас ждать меня в том селе», — я усмехнулся и, опустив
голову на руки, стал засыпать.
Был звонкий майский полдень, я спустился с железнодорожной насыпи и по-
шел к селу маленькой черной тропинкой. Кругом было столько света, воздуха и зе-
лени, было так хорошо, что хотелось упасть в высокую, пахучую траву и пролежать
в ней как можно дольше, ни о чем не думая, ничего не вспоминая.
Я прошел половину длинной улицы села, никто мне не попадался. И только у
другого конца улицы двери нового двухэтажного дома вдруг распахнулись, и оттуда
вырвался целый ручей белоголовых ребятишек. Я остановился и смотрел на них,
пока они не выбежали из школы все и их радостный галдеж не удалился по обе сто-
роны улицы. Потом из школы вышла девушка, легко сбежала по белым ступенькам
и быстро пошла в мою сторону. Неожиданность, растерянность, радость — все, что
я испытал в эту минуту, можно только испытать и совсем невозможно представить.
Это была Вера. Она остановилась передо мной, долго на меня смотрела и, прогово-
рив: «Ты не забыл меня...», — бросилась ко мне на грудь. Вот и все.
Потом мы бродили за селом по лугу, пили шампанское в ее квартире, и, когда
она была на уроках, я с нетерпением ждал ее в шумной учительской. Я смотрел на
нее, слушал ее голос, и мне казалось нелепым и диким то, что я мог ее забывать. Я
понял, что я не смог полюбить ни Лизу, ни всех остальных, которые будто причуди-
лись мне в плохом сне, только потому, что все они не похожи на Веру, и потому, что
любил я всегда только ее одну. Я не оспариваю ни опыта, ни мудрости, ни правоты
тех, кто утверждает, что любовь к одному человеку не может быть беспрерывной и
беспредельной, но я твердо убежден, что моей единственной любви хватит на всю
мою жизнь. Мне стыдно. Я так виноват перед Верой, перед своей любовью. Но
Вере я ничего не рассказываю. Я боюсь оскорбить нашу любовь, и я прощаю себе
эту трусость. Моя любовь искупает мою вину.
Я едва смог поехать в город, чтобы объясниться с Лизой, которая уже собира-
лась ко мне приехать. Входя в ее дом, я услышал фортепьяно. Лиза играла Шопена.
Я вошел в комнату. Она сидела ко мне спиной и не заметила моего прихода. Я тихо
уселся у двери и стал слушать. Раньше я не любил Шопена, его музыку считал
слишком сложной и сентиментальной. Но теперь я был заворожен... И тут, слушая
Лизу, я думал о Вере и о своей любви. И мне казалось, что это тонкое и глубокое
чувство, которым жила и входила в душу музыка, — мое чувство, и мне захотелось
вдруг видеть Веру и говорить ей что-нибудь красивое и нежное... Лиза кончила, мы
поздоровались, и я объяснился. В тот же день я уехал. Лиза любила меня, и я оста-
вил ее в ужасном состоянии. Не знаю, прав ли я. Знаю только, что я счастлив.
ЛИСТОК ИЗ АЛЬБОМА
— Чем бы вас занять? — сказал мой новый знакомый Евгений Сергеевич По-
терин, морща лоб и обшаривая свою комнату пренебрежительным взглядом. —Вот
хоть это, — он сунул мне в руки небрежно выдернутую из этажерки штуковину в
бархатном переплете и пошел к двери. —Взгляните пока. Глупейшая вещь, женская
литература. Сам никогда до конца не смотрел. Я сейчас вернусь.
Евгений Сергеевич пошел за пивом. Его жена Таисия Григорьевна хлопотала
на кухне. Таисии Григорьевне лет тридцать пять, но ее красота еще очевидна, и меня
удивили ее грустные глаза — редкость и неожиданность у хорошенькой женщины.