Упрощенная HTML-версия
Иван КОМЛЕВ
ê
498
дней. Правильно мыслил: зиму бы и так протянули, а перед посевной поддержка ох
как нужна! Но и не без греха была думка. Председатель открещивался от нее, запи-
хивал в самый темный угол эту грешную половину, но она и оттуда высовывалась,
как гвоздь, и раздирала душу: если слабые, которые не работники, до тепла не все
выдюжат, то зачем на них хлеб изводить? Пусть уж больше пахарям достанется.
Паскудная мыслишка, прямо сказать — сволочная, и слава Богу, что не по его воле
вышло. Роздали зерно — отпала эта болячка, но все равно совесть мучает: кажет-
ся Назару Евсеевичу, что каждый покойник беспощадным судией на том свете его
дожидается: и воины, живые и мертвые, тоже спрашивают: «Как же ты допустил,
председатель, что люди мрут?»
Какие у колхозников были глаза, когда в полной тишине на весы ставился оче-
редной полупустой мешок, какое смирение — не забыть!
Брали зерно из всех амбаров понемногу, чтобы не очень приметно убыло. Лю-
дям все равно, из какого сусека им нагребут; амбарушко остался нетронутым. Тет-
ка Манефа, кладовщица, помалкивает, раз молчит председатель, словно бы забыла,
что у нее на отшибе амбар полный. Ушлая старуха.
Надо позаботиться, чтобы и в следующий приезд уполномоченный о том зерне
не проведал. Спасибо мальцу, надоумил...
Назар Евсеевич коснулся ладонью Мишуткиной головы, поднялся со вздохом,
пожелал всем Узловым здоровья и вышел.
Мать проснулась утром следующего дня точно в свой час, затемно, управи-
лась, как всегда, по хозяйству дома и ушла на ферму. Там ей ничего не сказали, и она
сперва не знала, что проспала сутки, только удивлялась, как это халат и подойник
оказались не на тех местах, где она оставила их с вечера.
Глава 8
В тот день, вскоре после того, как ушел председатель, появился новый гость.
Брякнула щеколда в сенях, почти сразу за тем распахнулась дверь в избу, и вместе с
клубом морозного пара на пороге появился Костя.
— Ко мне не лезь, — сразу же предупредил он Мишутку, — я холодный!
Сдернув рукавички, сунул их в карман полушубка — отцовского, конечно, про-
шел и сел у койки, широко расставив ноги в больших серых валенках. Устроился
основательно. Они некоторое время смотрели с Сережкой друг на друга, молча, будто
знакомились заново. От Кости пахло табаком и навозом и веяло уличной свежестью.
—Женишься? — спросил Сережка.
— Кого там, — у Кости обозначилась на лбу морщина. —Женился.
— Че говорят? Рано?
—Хэ! Работать — так большой, а как жениться —маленький. На лесозаготов-
ки — опять мужик.
— Когда?
—Прямо щас. Повидаться зашел, —Костя поскреб обветренный и уже слегка
покрытый светлым пушком подбородок. — Как там, шибко тяжело?
—Есть маленько, —Сережка усмехнулся, кивнул на одеяло, под которым поч-
ти не было заметно его тела.
— Ага. Хорошо, что домой успел добраться, — Костя, отвернув полу, достал
из кармана брюк кисет, повертел его в руках и сунул обратно. — Одна тетя Валя
вернулась ничего. Правда, худая, как смерть, и кашляет, но это, говорит, пройдет.
— Как одна? — испугался Сережка. — А с Натальей и Аришкой что?