Упрощенная HTML-версия
КОВЫЛЬ
ê
501
Назар Евсеевич посмотрел на конюха недовольно:
— Ох и дошлый! Что собрался прятать?
— Я?! — Антипыч поразился, что председатель вдруг вздумал хитрить, ког-
да дело ясное. — Амбарушко ты, я думаю, вознамерился опустошить. Давно пора.
Манефа-то что говорит?
— Н-да, — Евсеич потрогал щетину на подбородке. — Ущучил. Безо всяких
следователей.
— Ага, — приосанился дед. — В японскую меня два разы в разведку посыла-
ли, я все высмотрел и ни разу не попался. Да! Японец ворог хитрый! Не по-нашему
гыргочет, не по-русски думает — поди угадай его! Я...
— Ладно, — не стал слушать знакомую историю председатель, — тут не раз-
ведка, а партизанское дело. Набрось на свой роток большой платок, чтобы ни одна
живая душа... За Манефу не бойся: она баба с мозгом, знает, чем тут пахнет.
Назар Евсеевич пробрался к стене, ткнул пальцем под ноги:
— Здесь. А там, где стоишь, надо отгородить соломой: коням будет теплее.
— Ага, понял. Будет сполнено!
На следующий день приступили. Оттащили старые сани в сторону, сдвину-
ли телегу и рухлядь — копал председатель в одиночку, вечерами; Антипыч охра-
нял, чтобы кто-нибудь нечаянно тайную работу не обнаружил. Верхний слой земли
председатель откинул в угол, прикрыл соломой, а глину, в двойном куле, чтобы че-
рез дерюгу земля не трусилась и не оставляла следа, выносил с оглядкой в овражек
за конюшней. Работал часа полтора-два, не больше, чтобы люди не обратили вни-
мание, что председатель слишком долго где-то пропадает. Потом яму маскировали:
кидали поперек нее две доски, на них — сани, телегой преграждали к яме ход. В
первый же вечер Антипыч сказал:
—Однако, Евсеич, нам с тобой могилка получается, аккурат на двоих. Мелко-
вата пока, дак углубим.
— Иди карауль, а то застукают нас тут, как тараканов на столе.
— Тама заперто у меня.
— Ступай, мало ли что: вдруг стучать начнут, а мы с разговорами не услышим.
Уходя, председатель напоминал каждый раз:
— Не болтай! Завяжи тряпкой рот, будто зуб болит, и молчи.
Дед рот не завязывал, но людей сторонился, что по довоенным временам вы-
звало бы удивление и вопросы, но теперь не казалось странным.
Больше двух недель готовил хранилище для зерна Назар Евсеевич, вырыл три
отсека, укрепил стенки, утоптал дно, соломы настелил. Перед решающей операци-
ей дал себе и деду два вечера для отдыха. Самое опасное было — перевезти зерно,
чтобы никто не заметил. Мешки приготовили заранее, дождались вечера, к счастью,
не очень холодного — снег под санями не сильно скрипел, и сделали две ходки. В
следующий вечер — еще одну. Поверх соломы набросали, присыпали землей и хо-
рошенько утоптали.
Манефа в деле не принимала участия, будто бы хворала, ключи от амбаров по
такому случаю были у председателя.
Когда все кончили, сели в деннике на солому рядом, не веря благополучному
исходу, посмотрели друг на друга. Евсеич пытался дрожащими руками самокрутку
соорудить. Антипыч же с чувством перебирал косточки Господу и всему святому
семейству.
Покурив, председатель успокоился, сказал усмехаясь:
— Что-то не пойму, Антипыч; только что ты славил Бога, а теперь хулишь. С
чего бы это?
— Эвон сколь молчал, должен поговорить.
— Кары не боишься?