Упрощенная HTML-версия
Евгений СУВОРОВ
ê
508
Он взял ее за руку, за пальцы, которые никак не хотели грубеть от грубой рабо-
ты, долго смотрел в зеленые и спокойные, как лесная глушь, глаза.
— Совка, милая… Как хорошо, что мы встретились… Какой же я был…
И тогда совсем другим голосом — до головокружения нежным — Совка
сказала:
— Я и не сомневалась, что вернешься… Только думала: с женой приедешь,
и обязательно она красивее меня будет! — Совка поколебалась, не зная, надо ли
говорить дальше. —Ну, да теперь-то что жаловаться. Встретились же… Вот только
ни ты, ни я не знаем, что делать, стоим как заколдованные…Может, Федя, отойдем
от окон?
Они прошли вдоль дороги по зеленой мураве, чистой и высокой возле дома
Редчанковых, остановились между домами и через голубоватый лиственничный
тын видели далекие и в то же время близкие Саяны со снежными вершинами, ши-
рокую у моста речку, с которой доносились голоса купающихся ребятишек, огород
Редчанковых и Аграфену, бесшумно выгонявшую оттуда куриц.
И то, что она старалась не шуметь —не кидала в куриц комками засохшей зем-
ли, не кричала и не хлопала в ладоши, изображая таким образом какую-то хищную
птицу, было для них хорошим признаком: смирилась Аграфена, не будет препятс-
твовать их счастью!
Совка вздохнула, повела упругой девичьей грудью, чуть шевельнула бедрами
вправо, влево, будто хотела сказать: «Вот, смотри, целая осталась, ничего со мной не
сделалось! Вся твоя до капельки…И ничьей больше не буду!» Совка довольна-пре-
довольна: помнит Федя, не забыл кукушкины сапожки!.. Не в силах скрыть своей
радости, она потихоньку, как будто боялась, что ее услышат, засмеялась и совсем
близко придвинулась к нему, обняла. Огромные зеленоватые глаза ее заблестели.
Через минуту ему уже казалось, что есть возможность начать все сначала…
Совке весело стало: столько глаз в окна смотрят, из оград, с огородов и даже с
крыши! Всем не терпелось узнать, как они встретятся. Улица замерла от ожидания:
никто не идет по ней! Пусть смотрят, думает Совка, разве они с Федей не стоят друг
друга! А если в чем-то виноваты, так оба! Только Совка больше, а Федя меньше…
намного меньше… даже нисколько! Правильно все сделал: не куда-нибудь убежал,
а на войну! Не стал ждать, когда исполнится восемнадцать! Жениха тогда из него не
вышло, а солдат получился! Да еще какой солдат: у Совки в глазах рябит от орде-
нов и медалей! Она потрогала один орден, другой… и они ей показались горячими,
обжигающими — как будто Федор только что из огня выскочил и остался цел и
невредим, только ордена раскалились… Вот тебе и Федя-пастушок. А с виду все
такой же скромненький…
Радостно глядя на него и неожиданно для самой себя сделавшись как будто
меньше ростом и слабее, Совка рассказывала, как у них было в деревне, когда шла
война и после войны… Пусть знает Федя: не исчезал он из ее памяти! В трудную
минуту, а их набиралось много, когда жизнь поворачивалась к Совке самой жесто-
кой стороной, когда и дышать-то, казалось, нечем, она вдруг начинала видеть Федю,
идущего из лесу с букетиком кукушкиных сапожек, предназначенных для нее од-
ной. Никому больше он не приносил букетиков…И ей сразу же делалось легче, она
начинала улыбаться, вспоминая, как любил ее еще до войны мальчик Федя.
— Последние четыре года, с того самого дня, как ты подал о себе весточку, я
воспрянула духом. Ничего не знаю, что и как будет: захочешь ли ты со мной разго-
варивать, один ли приедешь, с женой ли? Если, думаю, с женой, все равно отобью!
Мне первой приносил букетики, значит — мой! Расцветаю я день ото дня, солдатки
на меня даже сердятся: ты, говорят, Совка, ненормальная… Чему радуешься? Я-то
никому не говорю, что тебя жду. И, знаешь, сама удивлялась, откуда у меня вдруг