Упрощенная HTML-версия
СОВКА
ê
515
Я разглядывал Тагну, бежавшую из Совкиных краев, из предгорий Саян, и ра-
довался, что родился у этой же реки, и так же, как Совкина дочь, в хороший день
вижу далеко за лесом зубчатые вершины Саянских гор…
Дорога, по которой я шел, осталась в моей памяти с детства, и я узнавал ее то
в одном, то в другом месте. Как меня околдовывало это узнавание: Совкина дочь
ходит по этой дороге, где-нибудь вот здесь собирает грибы или ягоды!.. Один раз
мне почудилось, что она стоит за деревьями с распущенными волосами — только
что искупалась в реке и не успела одеться, — но в следующее мгновение ока уже в
легком сарафане промелькнула за другими деревьями… Я слышал ее затаенно-глу-
бокий, зовущий смех, прошел вглубь леса, откуда снова послышался смех, но там
никого не было. Что-то похожее еще мальчишкой я слышал в нашем лесу недалеко
от деревни, когда собирал в березовый чумашек темно-красную морошку… Тогда,
я помню, долго сидел на кочке, не зная, что делать: и морошку жалко бросать, и
собирать боязно — как будто у кого-то воруешь…
Когда до Бадонок осталось километра два, я пошел медленнее, останавливал-
ся, чтобы лучше рассмотреть все, что окружает деревню. Каждая береза, сосенка,
кедр, куст лозняка или черемухи, пень около дороги казались мне до того милыми,
что я дотрагивался до них. Даже кочки на болоте казались мне особенными. Ка-
мыши высокие, ярко-зеленые, не то что у нас! Ручейки, ямки с водой между кочек
были для меня самыми чистыми, и я несколько раз напился из них. Вода конечно же
пахла болотом, но никогда ничего вкуснее я не пил!
Из-за леса вдруг раздалась песня из одних женских голосов. Песня быстро
приближалась, и я увидел: на двух фургонах бадонские ехали с покоса. Впереди,
слева, виднелась луговая дорога из множества черных тропинок, протоптанных ско-
том; она выходила на песочную, с прибрежными камнями дорогу, по которой я шел.
Хотелось увидеть поющих женщин, и я прибавил шагу. Оба фургона проехали впе-
реди меня. Я жадно всматривался в лица, но было далековато, и в каждой женщине
и девчонке мне чудились Совка и ее дочь… Выехав на дорогу, круто поднимавшу-
юся в гору, лошади пошли шагом, песня смолкла. Женщины о чем-то оживленно
поговорили, и я снова услышал последний куплет:
Замела следы его метелица,
Не слыхать ни песен, ни шагов,
Лишь одна, одна дорожка стелется
Посреди нанесенных снегов…
Я сразу же полюбил женщин, весело смотревших в мою сторону, их песню,
которую слышал в нашей деревне еще мальчишкой, и то, как празднично выехали
они с луговой дороги, ярко освещенной солнцем.
Одна из женщин, чернявая, молоденькая, делавшая вид, что хочет соскочить с
фургона, звонким голосом позвала меня на цыганский манер:
— Не скучай, молодой, интересный, садись к нам! Догоняй, что ли?!
— Горя знать не будешь! — пообещала другая, сидевшая с ней рядом.
— У него, поди, своя есть, а то бы он припустился за нами! — отозвалась тре-
тья женщина.
Но чернявая, одетая ярче других и роста маленького, очень уж задорная, пере-
кричала всех и снова позвала меня, указывая на место с собою рядом. На фургоне
засмеялись и запели какую-то незнакомую песню. Я, сколько ни вслушивался, не
мог разобрать ни одного слова. Мотив у нее был разудалый, он как бы продолжал
разговор, который женщины только что затевали со мной.
Я скоро отстал, жалея, что не воспользовался приглашением.