Упрощенная HTML-версия
Владимир ЗАЗУБРИН
ê
100
— Брось, дядя, вола крутить. Становись.
Разделись уже все. От холода терли руки. Переступали на месте босыми нога-
ми. Белье и одежда пестрой кучей. Комендант сделал рукой жест — пригласил.
— Становитесь.
Тучный в черной шерсти завыл, захлебнулся слезами. Уголовный бандит с ту-
пым, равнодушным лицом подошел к одной из дверей. Кривые волосатые ноги с ог-
ромными плоскими ступнями расставил широко, устойчиво. Сухоногий ротмистр
из карательного отряда крикнул:
— Да здравствует советская власть!
С револьвером против него широконосый, широколицый, бритый Ванька Му-
дыня. Махнул перед ротмистром жилистым татуированным матросским кулаком. И
с сонным плевком через зубы, с усмешкой:
— Не кричи — не помилуем.
Коммунист, приговоренный за взяточничество, опустил круглую стриженую
голову, в землю глухо сказал:
— Простите, товарищи.
А веселый с русой бородкой, уже без пенсне, и тут всех рассмешил.
Стал, скроил глупенькую рожицу.
— Вот они какие, двери-то на тот свет — без петель. Теперь буду знать.
И опять Срубов подумал, что их не будут расстреливать. А комендант, все сме-
ясь, приказал:
— Повернитесь. — Приговоренные не поняли.
— Лицом к стенке повернитесь, а к нам спиной.
Срубов знал, что, как только они станут повертываться, пятеро чекистов одно-
временно вскинут револьверы и в упор каждому выстрелят в затылок.
Пока наконец голые поняли, чего хотят от них одетые, Срубов успел набить
и закурить потухшую трубку. Сейчас повернутся и — конец. Лица у конвоиров, у
коменданта, у чекистов с револьверами, у Срубова одинаковы — напряженно-блед-
ные. Только Соломин стоял совершенно спокойно. Лицо у него озабочено не более,
чем то нужно для обыденной, будничной работы. Срубов глаза в трубку, на огонек.
А все-таки заметил, как Моргунов, бледный, ртом хватал воздух, отвертывался. Но
какая-то сила тянула его в сторону пяти голых, и он кривил на них лицо, глаза. Ого-
нек в трубке вздрогнул. Больно стукнуло в уши. Белые сырые туши мяса рухнули
на пол. Чекисты с дымящимися револьверами быстро отбежали назад и сейчас же
щелкнули курками. У расстрелянных в судорогах дергались ноги. Тучный со звон-
ким визгом вздохнул в последний раз. Срубов подумал: «Есть душа или нет? Может
быть, это душа с визгом выходит?»
Двое в серых шинелях ловко надевали трупам на ноги петли, отволакивали
их в темный загиб подвала. Двое таких же лопатами копали землю, забрасывали
дымящиеся ручейки крови. Соломин, заткнув за пояс револьвер, сортировал белье
расстрелянных. Старательно складывал кальсоны с кальсонами, рубашки с рубаш-
ками, а верхнее платье отдельно.
В следующей пятерке был поп. Он не владел собой. Еле тащил толстое тело на
коротких ножках и тонко дребезжал:
— Святый боже, святый крепкий...
Глаза у него лезли из орбит. Срубов вспомнил, как мать стряпала из теста жа-
воронков, вставляла им из изюма глаза. Голова попа походила на голову жаворонка,
вынутого из печи с глазами-изюминками, надувшимися от жару. Отец Василий упал
на колени:
— Братцы, родимые, не погубите...