Упрощенная HTML-версия
ê
ОДА РУССКОМУ ОГОРОДУ
21
Надо сказать, что землей баловались и вели хозяйство как попало все больше
поселенцы — перекати-поле. Они и городьбу-то порой не ладили, вместо огурцов
и помидор, требующих труда, каждодневной поливки и прополки, сажали цветы.
Один бывший каторжник, веселый человек, ягоду посадил. Отроду ягоды в той мес-
тности носили из лесу, и вот тебе на: огородную землю ягодой заняли! И называлась
та ягода не черницей, не земляницей и не брусницей — вик-то-ри-ей!
Викторию ту лихие деревенские «огородники» еще зеленую выдрали с кор-
нями и съели, ничего ягода, хрушкая, однако с лесной не сравнишь — воды в ней
много и духом слаба.
Больше в селе викторию садить никто не решался, и постепенно о ней все
забыли. И не случалось бы огородных причуд, если бы бабка мальчика не была
выдумщицей и не приплавила бы из города чудные какие-то семечки: одно плоское,
сердечком, на огуречное похожее, но гораздо больших размеров. Посадила бабка то
семечко на самом конце гряды, возле бани, и поскольку не верила в его полезные
свойства, забыла про него. Другое семя — хлеще того! — смахивало на дедушкин
зуб, коричневый от табаку, костяной твердости. Бабка размочила семя в чашке вмес-
те с бобами и небрежно воткнула меж луковиц.
Долго ничего не появлялось из земли. Сорная трава мушиной гущиной по все-
му огороду расползлась. Людское и ребячье наказанье — трава. Поли ее, прокля-
тую, ломай все лето поясницу, отсиживай ноги, истязай до трещин руки, жалься о
крапиву до пузырей...
Крестьянское дитя как-то само собой и в огороде оказывалось — не на кого
оставить в избе, на дворе грязно, скот, собаки, вот бабка или тетки и прихватят маль-
чика с собой. Лазит малый словно в непроходимых дебрях, того и гляди потеряется
насовсем. А девкам развлечение: «Девки, а где же у нас парнишко-то? Не видать
че-то? Уж не заблудился ли? Курицы его не заклевали бы! А-у-у-у!» — приподняв
лицо от гряд и глядя на заогородный лес, кричали тетки.
Малый — не промах, западет в борозде под листья, и ни гугу. А тетки его
ищут, тетки его ищут! Бабка клянет их, ругательски ругает: «Вам бы, халдам, токо
беситься! Токо бы зубоскалить! Робить кто будет, нечистый ваш дух?!»
Жутко в борозде под листьями лежать, рядом с глазом мохнатая гусеница лист
дырявит, лап у нее сколько, глазу ни одного. Тут же острыми клыками усатый чер-
ный жук перекусывает муху пополам. Носорог брюкву точит, аж головой в кругляк
влез! Серые слепни мальчика тычут, до крови кусают, мошка тоже не дремлет, в нос,
в уши, в глаза набивается, разъедает их — долго не выдержать, выскакивать надо из
укрытия, но раздвигаются прохладные кущи, солнце в глаза бьет, крик над головою:
«Во-о-он он где, варначина! Имай его!»
С хохотом и звоном ударится малый бежать по огороду, тетки следом за ним,
кричат, ловят и до самой реки его, совсем уж ошалелого, допрут, а там ну брызгать-
ся, ну дуреть, норовят малого в воду плюхнуть. Он уцепится за тетку, с мясом не
оторвешь, орет, призывая бабку на помощь. Бабка тут как тут: катится с яру, машет
хворостиной. «Й-и-я-а-а-а-а вот вам, кобылищи экие! И я вот отхожу которую! Гли-
ко, почернел весь парень — перепужали!» Девки врассыпную, на ходу кофтенки,
юбки сбрасывают — и бултых с визгом в воду, машут руками, ногами бьют, брызги
до неба! Бабка по берегу бегает, хворостиной машет, никого достать не может.
Утихомиренные, освеженные водой, снова плетутся работники в огород, под
палящее солнце, и малый ковыляет следом. Мошка жрет, пауты пулями бьют, комар
тоже своего не упустит, к вечернему мороку явится.
Помаленьку да полегоньку от игр и забав переводили малого человека к рабо-
те, незаметно, вроде играючи, проделывали «профориентацию» — учили сорную