Упрощенная HTML-версия
ê
ОДА РУССКОМУ ОГОРОДУ
27
все другие парни станут завидовать и мечтать, чтоб их тоже укусила какая-никакая
козявка.
Да, если бы судьба одарила мальчика только этими радостями — и на том ей
поклон земной! Но она щедрой у него оказалась и отвалила ему в детстве еще такое,
что не каждому и во взрослой-то жизни выпадает...
Опустившись на корточки, мальчик высматривает сквозь межевые заросли
свою главную тайну. В частом, отвесно падающем травяном дожде находит он про-
свет — то тропка, ведущая к соседям. В просеке бурьяна, сомкнувшегося вверху,
слабо мерцает, множится отблеск света.
Там, за окном, в соседской избе, при свете лампы расчесывает волосы девочка,
белые, мягкие, словно пух одуванчика. Девочку не видно, и окно не видно, однако
мальчик знает: девочку помыли в бане, и она расчесывает волосы, глядясь в старое,
большое зеркало, занимающее почти весь простенок меж окон. В недвижной глуби-
не зеркала плавают звезды, клешнястые жуки, паутина по углам клубится, похожая
на траву, прихваченную инеем.
Оттуда, из бездонных глубин зеркала, из растений, белых и недвижных, надви-
гается и смотрит на девочку другая девочка, лобастая, худющая, с широким ярким
ртом, расширенными, слегка выпученными глазами. Такие глаза бывают у детей,
когда им оспу на руке железкой процарапывают. Девочка водит гребнем по волосам,
рассыпавшимся на костлявые плечи, на дугами выступившие ключицы, и в волосах
просверкивают искры — аж дух захватывает от такой дьявольщины.
Девочка появилась в жизни мальчика ошеломляющим наваждением, как и
должны появляться роковые женщины-присухи. Он чем-то занимался на задах ого-
рода, возле бочажины, может, саранки копал, может, пикульку мастерил, может, ме-
дуницу рвал, может, ершей собирался рыбачить и сучил леску из кудели, привязав
ее к жердям, и внезапно что-то услышал, почувствовал.
Он оторвался от дела, поднял голову и увидел ЕЕ.
На старой, изжитой траве, под которой пробудилась бойкая зелень, по другую
сторону лога, заполненного до краев мутной водою, стояла и плакала девочка в си-
неньком платьишке. Сердце мальчика сжалось от насквозь его пронзившей жалос-
ти — очень уж крупные слезы катились по лицу девочки и скапливались в некраси-
во сморщенных алых губах. Да и худа, шибко худа была девочка, хворая, видать. А
хворых мальчик жалел, потому что сам всю зиму «на ладан дышал». В руке девочка
держала такие же, как ее платье, синие цветы в белом крапе. Присмотревшись, он
различил: девочкино платье тоже в крапе и с белой оборкой, но полиняло от стирки,
и белое на нем осинилось.
Девочка стояла меж толстых льдин, и перед нею из воды остро торчали вер-
шинки краснотала, верба сорила пух, по березнику, ободранному отводинами са-
ней — зимой через лог пролегала дорога, — порснули зеленые брызги, мохнато
цвела боярка по разложью. Над головой девочки сияло солнце. Суслик стоял стол-
биком и чикал на девочку, не то ругая ее, не то стараясь напугать. На кучах назьма,
вывезенного в лог и подмытого водой, дрались воробьи, свившись в клубок, так
клубком и скатились они в холодную воду, тут же рассыпались по кустам и как ни
в чем не бывало принялись сушить себя клювами. По логу брели парень и мужик,
волоча за собой сеть-одноперстку. Мужик был пьяный, спотыкался, валился боком
в воду и обожженно завывал. Бордовая рубаха кровяным пузырем всплывала за спи-
ной мужика. Парень обрывисто вылаивал: «Жми! Дави водило! Ко дну, ко дну! Не
путай сеть! Пьяная зараза! А-апу-у-усти-им!»
В самом углу лога, тонко залитого водой, где пену и сор кружило шалым гор-
ным потоком, свежее мелкотравье кипело от икряной сороги, и мужик с парнем