Упрощенная HTML-версия
Геннадий МАШКИН
ê
292
Возле управления народу прибавилось. У входа стояла машина с отброшенны-
ми бортами. К кабине была привалена тумбочка, покрашенная суриком. Несколько
человек держали венки из пихты, в которой проглядывали живые цветы. Кореец
Ким надел венок на себя и мурлыкал грустную песенку.
Из толпы вдруг выскочил к нам Юрик. Его штанишки держались на одной
лямке. Он крутил в руках половинку бинокля.
— А мне вот что дядя Рыбин подарил, — захвастался он, отчеканивая «р». —
Дядя Рыбин сказал, что я буду моряком.
—Моряк — с печки бряк, — ответил я.
Юрик полез на меня с кулаками. Я хотел отпустить брату по шее «макарони-
ну» — теперь он выздоравливал, и пора было хлопать, как и полагается, меньшего
брата, — но Сумико прижала его к себе.
—Если бы я не болел, я бы ему показал! — хорохорился Юрик, поглядывая на
меня из-под руки Сумико сизым глазом.
— Да, да, — соглашалась Сумико, — показар.
Юрик дал ей посмотреть в бинокль, а потом выудил из кармана «бога счас-
тья», чтобы тоже похвастать.
Сумико схватила божка и прижала к груди. Она показала его Ивао. Тот радос-
тно залопотал. Юрик понял цену этой игрушки и решил отобрать ее обратно. Он
встал на носки и потянулся, но я схватил его за лямку и отволок ближе к машине.
Прижав брата к помятому крылу, я зашептал ему на ухо:
— Это ее игрушка, понял?
— Зачем вам игрушка? — спросил Юрик, сморщив нос.
— Эта штука счастье приносит, понял? Счастье-е-е…
— Врешь ты все, — сказал брат. — Про белый пароход наврал… «Оран-
жад» — толстый зад.
— Я тебе не наврал…— зашептал я. — Все объясню…
Но мне не дали еще что-нибудь наплести брату. Толпа перед дверями разда-
лась. Нас отжали. Я лишь мельком увидел колыхнувшийся угол красного гроба в
дверном проеме. Нам всё загородили.
Кореец Ким повесил венок на Ивао, а сам пошел пробиваться к гробу.
Ивао не знал, что делать с венком. Тогда я снял с него венок и предложил нести
вместе. Мы встали впереди машины, за нами пристроились еще три венка.
Так мы первые и несли венок до кладбища. А там нас опять оттеснили на
самый край. Мы даже не слышали речи, которую говорил на могиле начальник пор-
та. Его рука с фуражкой взлетала над головами, и козырек отблескивал, как черная
слюда.
После начальника вышел японец в очках с золотой оправой и тоже что-то го-
ворил, а под конец потряс руками над головой.
После речей в самой гуще толпы поднялись пять винтовок. Раздался залп, и
в сопках долго грохотало эхо. Толпа стала редеть, и мы с Ивао понесли венок на
могилу.
Над холмиком глинистой комковатой земли плакала японка. Я узнал ее. Это
она учила Семена тогда танцевать…На ее согнутой шее выступали меловые бугор-
ки позвонков. Волосы, как два вороньих крыла, свалились на щеки.
Подруги взяли под руки плачущую и повели ее, что-то нашептывая.
Мы прислонили свой венок к тумбочке со звездой. Ивао взял ком земли и мед-
ленно крошил его на могилу. И тут Юрик разревелся. А когда я сурово поглядел на
брата, он стал лепетать насчет того, что он устал и хочет есть.
Пришлось просить отца, чтобы он взял Юрика на машину. Отец посадил его с
собой в кабину и нас устроил в кузов.