Упрощенная HTML-версия
ê
ОДА РУССКОМУ ОГОРОДУ
29
земле, управлялась со скотом, доглядывала ребятишек, кышкала коршунье — и все
с песнями, с песнями, со смехом, с шутками. Зато как торжествовала подруга жизни
мальчика, когда возвращались домой «тяти» других «мам». Не в силах переступить
порог, шатаясь и падая, они ревели чего попало, требовали еще выпить, домогались,
чтоб обнимали и утешали их в этой распроклятой жизни.
Всплескивая руками: «Я-а-ави-и-ился-а-а, красавец ненаглядный! — девчуш-
ки набрасывались на своих «красавцев». — Ковды ты, кровопивец, выжрешь всю
эту заразу?! Ковды околеешь? Ковды ослобонишь меня, несчастну-у-у! Да чтоб тебе
отрава попалась заместо вина! Гвозди ржавые заместо закуски!» При этом «мамы»
целились накласть по загривку «мужьям», а те ярились: «Игде мое ружье? Игде моя
бердана семизарядна? Перрыстр-реляю всех, в господа бога!..»
«А мой не пьет и не курит! Я за им, как за каменной стеной!» — подперев
рукой щеку, сочувствуя подружкам, хвасталась мальчикова «мама». Угнетенный ее
добротою, униженный инвалидным положением, опекой, всего его опутавшей, ско-
вавшей, не желая смиряться со своей участью, мальчик крикнул однажды: «Навяза-
лась на мою голову!» — и сиганул с отчаяния в лог.
Коренная вода еще не укатилась из лога, земля тоже не «отошла» от донной
мерзлоты — мальчик простудился и снова заболел.
* * *
Ему виделась мулька с пузырем. Пузырек был когда-то икринкой, даже обо-
лочкой икринки, и помог мульке, выткнувшейся из икринки, подняться с давящей
глуби к воздуху, к свету, к теплой прибрежной воде. Но пузырек отчего-то не отде-
лялся от мульки, похожей на личинку комарика, а не на рыбу, и она мучилась, стирая
его об воду, судорожно дыша крошечными щелками жабер.
Объединившиеся в стаю мульки уже не слепо, с осознанным страхом метались
от опасности, учились кормиться. Движимые братством, тягой ли к мучительству,
мульки стрелочками подлетали вверх и теребили рыбку за пузырек. Обессиленная
мулька легла боком на дно, и ее покатило течением, словно серебрушку, — и ура-
зумел тогда мальчик: жизнь начинается с муки и заканчивается мукой. Но между
двумя муками должно же быть что-то такое, что заставляет и неразумную рыбку так
истово сопротивляться обрывающему все страдания успокоению.
Затянутый пузырьком, повисший в небесах над бездонной глубью, в одном
шаге от мягко обволакивающего покоя, мальчик сопротивлялся смерти, пытался
прорвать душный пузырек, отлепиться от него и скорее свалиться под крышу не-
спокойного, часто невыносимого, жестокого, гулевого, скандального дома, в кото-
ром ютится и множится необузданно-дикая и все-таки заманчивая жизнь. Пузырек
был тонок, непрочен, но сил у мальчика осталось так мало, что он не мог прорвать
его. Пузырек вбирал мальчика в удушливую слизь, всасывая в себя все самое нуж-
ное, самое интересное из жизни мальчика, окружая его водянистой пустотой, не-
мой, непроглядной и бесцветной. Лишь редко-редко что-то проскальзывало в мут-
ной жиже. И начала кружиться над мальчиком ласточка. «По-бурлацки напевая,
по-солдатски причитая...» — та самая... Глухие, однотонные звуки проникали через
пленку пузырька, достигали слуха мальчика, и он догадывался — это его стон, ко-
торым просил он, чтоб в плавающей жаркой мути появилось что-нибудь такое, что
вызволило бы его из удушливого пузырька, проник бы хоть один глоток чистого,
прохладного воздуха, появилось бы хоть чье-то лицо.
И он дозвался-таки!