Упрощенная HTML-версия
ê
Виктор АСТАФЬЕВ
30
Ему явилась «жинка» с бантом в пушистых волосах, приветствуя его покаян-
ной улыбкой, зовущей за пределы томительного одиночества и покорности, занима-
ющейся в изможденном теле.
«Возьми! Возьми за ручку!» — послышалось издалека. Девочка тряхнула го-
ловой — и в глазах мальчика запорхали лохмы одуванчиков. Уверенно, как фель-
дшерица, девочка сжала слабые пальцы мальчика и очень уж как-то пронзительно,
требовательно и нежно глядела на него. И уразумел тогда мальчик: женщина есть
всего сильнее на свете, сильнее даже всех докторов и фельдшеров. Те учатся по
книжкам несколько зим, а она тысячи лет создает жизнь и исцеляет людей своею
добротой. На что мала, невзрачна эта вот девочка, но уже умеет управляться с боль-
ным и помогать ему. Она прижала руку мальчика к своему прохладному выпуклому
лбу и, дрожа от коробящей жалости, прошептала: «Ну, назови меня шкилетиной,
назови!»
Никто, кроме матери, не мог предложить такое неслыханное бескорыстие,
никто! Но матери у мальчика не стало давно, он ее даже не помнил. И вот явилась
женщина, способная на самопожертвование, доступное только матери. И хотя был
он слаб, испечен болезнью, все-таки почувствовал себя мужчиной и не восполь-
зовался минутной женской слабостью, этим рвущим душу благородством. Возне-
сенный подвигом женщины на такую высоту, где творятся только святые дела, он
с мучением отверг ее жертву. И тоже поднятая мужским рыцарством до небес, за-
дохнувшаяся от ошеломляющих чувств, способных спалить женскую душу дотла,
она самозабвенно, больно принялась стучать себя в узенькую грудь его костлявой
рукой, поспешно, чтоб не перебили, захлебисто выстанывая: «Шкилетина! Шкиле-
тина! Шкилетина!»
Слезы хлынули из глаз мальчика и прорвали пузырек. Он прижал ладони к
глазам, чтоб девочка не видела его слабости. А она ничего и «не видела». Остановив
прожигающие насквозь ее нутро бабьи слезы, обыденно и в то же время с умело
скрытым, взрослым состраданием она деловито и покровительственно уговарива-
ла: «Ну уж... Че уж. Ладно уж... Бог даст, поправисси!»
Тетки, бабушка, соседки уверяли потом — выздоровленье проистекло от свя-
той воды, от молитвы, которую бабка творила денно и нощно, от настоя борца и
каменного масла, но мальчик-то доподлинно знал, отчего перемог болезнь, а вот,
поправившись, стал дичиться девочки. Она чувствовала тайну, меж ними зародив-
шуюся, лишившую их свободы, и терпеливо ждала, когда мальчик первым, как и
полагается мужчине, подойдет и предложит: «Давай снова играть вместе!» Ждала,
ждала и сделалась выше его ростом, избегать парнишек стала, не играла уж в «тяти
и мамы» в заброшенном срубе, в лес ходила только с подружками, нагишом при
всех не купалась.
Известкарь меж тем выкопал печь в берегу, выжег и загасил в яме известку,
после гулял широко, раздольно, взбудоражил все село. Пропив получку, погрузил
семью в лодку да и отбыл тихо-мирно в неизвестном направлении.
С рождения укоренившаяся в мальчике вера: все, что есть вокруг, — незыбле-
мо, постоянно, никто никогда и никуда не денется из этого круга жизни — рухнула!
Он был так потрясен, что несколько дней не уходил с берега и, глядя на пустынную
реку, причитал: «Уплыла девочка!.. Уплыла девочка!..»
Много лет он носил в себе беспокойство и тоску и так ждал девочку, что она
взяла и пришла к нему однажды. В другом платье, в другом облике, но все равно
пришла, и он, истомленный долгой разлукой, мучительным ожиданием, счастливо
выдохнул, припадая к ней: «Девочка моя!»