Упрощенная HTML-версия
ê
ОДА РУССКОМУ ОГОРОДУ
33
кую маковку с белым еще семенем в середке берегут от холода метляками слип-
шиеся лепестки. Запахи моркови и укропа точат нос, но глушит его рясно зацвета-
ющая маслянистая конопля, которую кидает ветер блошкой, а она натрясет полное
лукошко. Однако ж и ладаном воняющую коноплю, и лежалой хвоей отдающий
укроп, весь огородный, трудовой дух забьет поутру, после восхода солнца, навально
катящимися с гор, упругими волнами разогретой серы-живицы со стволов сосняка,
кедров, лиственниц и елей.
* * *
Из пухлой, залитой зеленой гущиной пластушины наносной земли, возделан-
ной человеческими руками, над которой если и ветер гулял, то пухлым казался,
невозможным, навеки канувшим представлялось то время, когда пустой, ровно бы
военное нашествие переживавший, истыканный, искорябанный, лунками изранен-
ный, будет стариковски уныло прозябать огород.
...Кучи картофельной ботвы как попало разбросаны по огороду. На сквозном
ветру колючий осот бородой трясет, сопливая паутина обвисла на исхудалой, рас-
трепанной межевой дурнине; ястребинка сорит грязным, дрянным семенем; розет-
ки дикого аниса, жабрей, лебеда, чернобыльник осыпаются, цепляются за все, а уж
репейник, что дедушка, осердился, в бабушку вцепился, ну везде-везде он: в хвос-
тах собак и коров, в гривах коней, в рубахах, в штанах и даже в башке, в волосьях
царапается и уцепится — выдернешь с горстью волос. От кого и радость, так это от
хрена — зеленеет бродяга, бодрится молодо, из бурьянной глухомани он, словно из
кутузки, на свет Божий вывалился, радехонек воле.
Сбежались тучки в одну кучку, березы в лесу понизу ожелтились, коровы, кони
и собаки спиной к северу ложатся, перелетные птицы в отлет дружно пошли — вер-
ные ворожеи: быть скорому ненастью, быть ранней осени.
Остающиеся в зиму пташки грустны, нахохленны. Сытые вороны угрюмо си-
дят на коньке бани, по веткам черемух обвисли, на пошатнувшихся кольях окамене-
ли, могильно-скорбные, задумались они о жизни, впали в тягучую тоску иль дрему.
Паутина перестала плавать в осиянном поднебесье, плесенью опутала она прокис-
лые листья бурьяна. Обнажились в межах мышиные и кротовые норы. За баней
в предсмертно и оттого яростно ощетинившейся крапиве обнаружилась цыпушка,
которую искали все лето, мертвая, пустоглазая, почему-то ни мышами, ни собакой
не тронутая. Татарник шишки раскрыл, сорит из них волокнистый пух. Носит пух
по-над огородом и пустой землею, бросает в чащу, гоняет по реке. Хариусы, ска-
тившиеся на зиму из мелких речек, принимают пушинки за муху иль метляка, вы-
прыгивают наверх, хватают их, после сердито головой трясут, выплевывая липкую
нечисть изо рта.
Светла вода, светел и прозрачен воздух, но и река уже берется со дна дремо-
той, в воздухе день ото дня все меньше сини, туманы по утрам плотнее, и лампы в
избах засвечивают рано. Перезрелая, но все еще темнолистая конопля, качнет ее,
чуть тронет ветром, засорит свинцовой дробью. Ребятишки заворачивают коноплю
в половики, бухают палками. Провеяв семя на ветру, горстями сыплют его в рот,
хрустят так, что беззубые старики завистливо сердятся, гонят ребятишек занимать-
ся молотьбой по-за глазами.
Щеглы, овсянки, чижи, синицы из лесу на огороды слетелись, шелушат ре-
пейники и коноплю. Воробьи, по-здешнему чивили, объединились в стаи и такие
побоища поднимали, что по всему селу гомон разносился, над межами пух и пе-