Упрощенная HTML-версия
ЛЮТИК – ЦВЕТОК ЖЁЛТЫЙ
ê
357
что, впрочем, никак не отражалось на ее успеваемости, и никто не сомневался, что
золотая медаль ей обеспечена так же, как и филфак Московского университета, куда
как будто бы Лютик собиралась поступать. Ей, золотой медалистке, открывались
все дороги, по-другому и не могло быть...
От выпускного вечера в моей памяти осталась только процедура вручения ат-
тестатов, да и не могло ничего больше остаться, потому что именно в те дни завяза-
лись у меня первые настоящие мужские отношения с молодой разведенкой дояркой,
и, получив аттестат, я тотчас же умчался в доярочное общежитие, что при ферме в
километре от деревни, где у ней была своя, отдельная комната, и «проухался» там до
самого утра. И последующие полмесяца пробалдел, ни о чем другом не думая, пока
в деревне не поползли слухи. И однажды отец нешибко, но внушительно стукнул
кулаком по столу: «Так что? Жениться будем или поступать в институт?»
Ничего, кроме взаимного удовольствия, не связывало меня с моей мягкой до-
ярочкой, я будто очухался, засобирался в дорогу и вскорости исчез из деревни, не
попрощавшись ни с учителями, ни с Лютиком: слухи о моем распутстве наверняка
не миновали их. Мне было стыдно... Но через год, после первого курса, я приехал в
деревню победителем — студентом!
Лютик никуда поступать не поехала. Теперь она была заведующей нашей
колхозной библиотекой. Я нанес ей визит и был принят сердечно. Лютик искрен-
не радовалась моему успеху, с удовольствием слушала рассказы про студенческую
жизнь — я ведь думал, что я первый из нашего выпуска, кто объявился в деревне
со студенческим билетом в кармане. Позже узнал, что был вовсе не первым, но
каждый, кто приезжал, непременно приходил в библиотеку и уезжал, как я, с уве-
ренностью, что поработал светлым лучом в темном и скучном деревенском бытии;
не от хорошей жизни осталась Лютик в деревне — все та же болезнь сердца, но мы
потаенно радовались тому, что наша богиня по-прежнему принадлежит только нам
и никому больше...
Шли годы, свершались наши жизни, и все удачи, что случались или достига-
лись, уже с привычной обязательностью фиксировались нами в крохотном кабинете
заведующей библиотекой имени Павки Корчагина. Теперь понимаю, что система-
тичность наших посещений родительских гнезд во многом стимулировалась фак-
том присутствия ее, дивной женщины с самозваным именем Лютик. Более того, с
годами потребность встречи с ней необъяснимо возрастала: жизнь корежила нас
каждого по-своему, кто-то озлоблялся, кто-то опошлялся или отчаивался... Посеще-
ния библиотеки, конечно, не исправляли нас, но как бы притормаживали развитие
того дурного и гиблого, что вызревало в наших душах под воздействием опасной
неоднозначности всего тогдашнего общественного бытия.
Лютик же, она будто бы и за двери своей библиотеки не выходила — она не
становилась «взрослой», оставаясь все той же романтичной идеалисткой, какой
была в «пионерстве» и в «комсомольстве». Умом людей, познавших жизнь, мы по-
нимали дикое несоответствие ее душевного мира миру реальности и тем не менее
нуждались в ее суждениях и приговорах. Она восторгалась подвигом целинников и
строителей всяких ГЭС, буквально сияла, пересказывая газетные вести о достиже-
ниях космической науки, всерьез обсуждала очередные решения партии и прави-
тельства, и, ни на йоту не изменив наши собственные мнения обо всем этом, она,
однако же, что-то определенно положительное поселяла в наших умах — некий ос-
тродефицитный принцип взаимоотношения с миром, все более теряющим в наших
глазах привлекательность...
И жен мы привозили в свою деревню не столько на показ родителям, сколько
на представление ей, умеющей оценить наш выбор непременно с какой-то неожи-
данной стороны...