Упрощенная HTML-версия
Альберт ГУРУЛЁВ
ê
390
Вот тогда-то и смешались стороны света, не стало ни севера, ни юга, поплыл в
голове легкий туман. В какую сторону идти? Но никакая сторона не звала, не было
нам никуда дороги, будто кто-то провел вокруг нас незримый, но глухой круг, и тай-
га вдруг разом показалась чужой и равнодушной.
Мы снова сидели около своего груза, курили, неспешно вспоминали день — в
каком направлении шли, куда поворачивали, — но воспоминания ничего не давали,
по-прежнему мы сидели в центре незримого круга, на котором не было ни пометок,
ни ориентиров.
Время, звонкое и легкое в азартной работе, стало тяжелым и тягучим. Минуты
наполнялись медленно и тяжело.
— Слушай, — сказал Валентин. — Мы тут неподалеку видели затесы. Давай
посмотрим, куда они ведут. Хотя бы для того, чтобы не сидеть. Не понравится —
вернемся.
— И то верно. Что-то делать надо.
Затесы не новые, оплыли смолой, но все-таки еще хорошо видны. Шли мы
осторожно, не трогались от зарубки, пока взглядом не отыщем следующую.
А через полчаса мы вышли на тропу. Это, без сомнения, была наша тропа. Мы
десятки раз уже ходили по ней. Вот даже в сырой выбоине между корнями следы
наших сапог.
И разом все стало на свои места. Север? Да вот в той стороне. И юг, и восток
есть. Все есть. И четко знаем теперь, до градуса, направление на наш табор. Разом
нахлынуло это чувство светлого прозрения, радости и благодарности к тому, кто
проложил эти затесы.
И вот все это помнится до сих пор, помнится и волнует. И видится картина:
строй сосен и кедров, плотный, почти осязаемый свет предзакатного солнца ломит-
ся сквозь эту колоннаду, высвечивая затесы на деревьях. Хотя — стоп! — было ли
тогда солнце? Ведь будь солнце — мы бы никогда не смогли потерять направление.
Но все это теперь мне видится именно так: деревья и высвеченная солнцем, уходя-
щая в глубину леса, яркая строчка путеводных затесов.
ГОРДЕЙ
Собачоныш похож, скорее всего, на рукав овчинного полушубка, вывернутого
шерстью наружу. Когда Гордей — а Гордей — это его имя — спит где-нибудь около
крыльца, то можно так и подумать: кто-то небрежно оторвал рукав полушубка и ос-
тавил его валяться на земле. Но стоит стукнуть калитке, как Гордей разом встрепе-
нется, и станет видно, что это настоящая живая собака: с той стороны, где положено
быть голове, торчит черный нос, да светятся на шерсти два горячих глаза.
Ростишку Гордей совсем никчемного. Настолько малого, что перебраться в
лесу через старое упавшее дерево для него иногда просто непосильная задача. Как-
то взял его хозяин в ближнюю тайгу —Валентин ходил смотреть, будет ли ягода, —
и забрели они в старый буреломник. Хозяин ушел вперед, а Гордей замешкался око-
ло кучи хвороста, под которую спрятался полосатый бурундук. А когда спохватился
догонять хозяина, то, в какую сторону ни кидался, везде встречал неодолимую пре-
граду — поваленные деревья. Гордей пытался одолеть деревья в прыжке, но лишь
срывался с их крутых и замшелых боков, а когда понял, что завалы ему не одолеть,
— взвыл от тоски и обиды. Хозяин услышал вопль о помощи, вернулся и до самой
дороги нес Гордея на руках.
И при всем этом Гордей не игрушечный, как, к примеру, болонки, вполне само-
стоятельный пес, со своим характером и, главное, чувством собственного достоинс-