Упрощенная HTML-версия
ИРКУТ
ê
409
Стояла осень, было уже холодно, ночью термометр опускался ниже двадцати
градусов. Спичек у Болсана с собой не оказалась, но он не растерялся, отыскал тар-
баганью нору, выгнал из нее грызуна и заполз туда сам. У тарбагана в норе была тол-
стая подстилка из мха, и Болсан благополучно скоротал в ней ночь. Вот за этот под-
виг его и прозвали Тарбаганом, а вскоре прозвище прилипло ко всем Торбеевым.
Болсан учился с Жалмой в одном классе, был широк и крепок, почти всегда
побеждал на скачках, которые проводились во время бурятского конно-спортив-
ного праздника Сурхарбана. Из местных никто не смел ему перечить, понимали:
задевать силача — себе дороже. Единственная, кто соперничала с ним на скачках,
была Жалма. При виде девушки широкое, как блин, лицо Торбеева становилось еще
шире, а сам он рядом с нею становился вдруг суетливым и услужливым. Видя, что
и я часто пропадаю у Корсаковых, Тарбаган вроде бы простодушно спрашивал меня
при встрече:
— Что, Гоша, у бурятки все в порядке?
— Катись ты к себе в нору, — огрызался я.
— Но, но, ты мне поговори еще! Сейчас я тебя самого запихаю туда, — гово-
рил он и точно кувалдой отвешивал смачный подзатыльник.
— Болсан — тарелка, рыба мелка! — кричал я, отлетев в сторону. Я был легче
и быстрее Болсана, и это спасало меня от скорой расправы.
Жалма, как могла, утешала меня, доставала медный пятак и прикладывала к
синяку.
— А мне совсем не больно, — храбрился я, незаметно вытирая рукавом слезы.
—Ты настоящий мужчина, —говорила она и предлагала прокатиться на лоша-
дях. Зная, что Тарбаган обязательно увидит нашу прогулку, я с радостью соглашал-
ся. Именно она научила меня ездить верхом, ободряя, вроде бы в шутку говорила,
что если я перестану бояться пускать вскачь степного скакуна, то обязательно стану
летчиком. И улыбалась своими темными, как ночная степь, раскосыми глазами, что-
бы через мгновение спрятать их под черными густыми ресницами. Я посмеивался
в ответ. Но сказанное запало в душу. Для нее я был готов лезть из кожи, со свистом
в ушах лететь вслед за нею галопом, чтобы выглядеть в ее глазах взрослым парнем.
Думаю, она знала об этом и посмеивалась надо мною.
К тому времени скот из Монголии стали возить на машинах, но мы нанимались
пасти колхозное стадо. И уже здесь я научился скакать, как заправский табунщик,
даже на неоседланной лошади. Делать это было непросто, спины монгольских ло-
шадей были жестки, как бревна, вечером, спрыгнув с коня на землю, я еще долго не
мог присесть. Но вскоре я мог, слившись с лошадью, гоняться по степи за лисицей
или с легкостью степной птицы возвращать в отару отставших овец. И наконец-то
наступил день, когда я решился бросить вызов самому Болсану. Перед Сурхарбаном
Жалма выбрала мне самую быструю и выносливую лошадь, и мы по вечерам выгу-
ливали ее за поселком.
— Пусть она привыкнет к тебе, а на скачках дай ей свободу, лошадь сама на-
берет ход, — советовала она. — Я тебе говорила: лошади, как и люди, любят быть
первыми. Ты должен дать ей понять, что нужно быть первым.
Все произошло, как она и говорила, уже на самом финише я на полкорпуса
опередил Болсана. Приз — кожаное седло и красный спортивный костюм— вручал
его отец, директор золотодобывающего рудника Михаил Доржиевич Торбеев. Его
лицо оставалось беспристрастным, нависшие веки на миг напомнили мне лик Буд-
ды. Та победа запомнилась на всю жизнь, обойти в скачках опытного бурята еще не
удавалось никому из русских.
Конечно, я обрадовался, когда узнал, что на Иркут нас поведет Жалма. Прова-
ливаясь и чертыхаясь, шли мы больше часа через поросший мхом Грязный ключ,
ругая про себя хозяина тайги, засасывающую грязь, нетвердые кочки, ледяную воду.