Упрощенная HTML-версия
Иван КОМЛЕВ
ê
510
крепко зажмурился, постоял так немного, открыл глаза — видение не пропало. Он
пошел потихоньку туда и увидел, что во дворе коротконогий человек, обутый в без-
носые кожаные самоделки, одетый в зеленую стеганку, мощными ударами крушит
ограду. Оттого, что ноги у него заканчивались сразу ниже колен, руки казались не-
суразно длинными.
—Сергей, что ли?—мужчина опустил топор, оперся на него, как на трость. —
Узлов? Ишь ты, вырос. Ну, заходи.
— Здравствуйте, дядя Семен, — Сережка тоже узнал соседа. — Что вы делаете?
— Дрова заготовляю. Пока голова думает, как жить дальше, руки должны ра-
ботать.
Первое время после возвращения домой Гриньков больше сидел в избе, в кол-
хозе дела ему не находилось. Он мог бы, например, шить хомуты или гнуть дуги, да
не было такой надобности. Так и просидел несколько месяцев — домохозяином. По-
том, незадолго до того, как увезли Назара Евсеевича, по деревне новость прошла:
— Безногий бабу свою обрюхатил, — говорили с осуждением будто, но и с
усмешками — чему-то радовались люди.
Когда встал вопрос о новом председателе, не долго думали и не спорили—му-
жика надо ставить — выбрали Гринькова.
Гриньков тоже, как и Назар Евсеевич, человек хозяйственный и разумный;
другое дело, что оказался нервным недавний солдат, вспыльчивым. Но на Сережку
он не шумел, может быть, потому, что сам в технике разбирался слабо, а точнее —
никак.
Первое время Семен Тимофеевич до правления на санках добирался, в которые
жена впрягалась, однако это — непорядок, Антипыч стал Гнедого к председательско-
му двору по утрам подавать. Все же, случается, когда недалеко, Гриньков и на своих
двоих ковыляет, небольшой тросточкой–самоделкой помогает и идет себе.
Снова приезжал уполномоченный, на этот раз с одним милиционером в сопро-
вождающих, заставил проверить наличность семенного фонда. Вместе с Семеном Ти-
мофеевичем два дня неотступно стоял в амбаре возле весов, рядом с Манефой; когда
работу закончили, ничего не сказал, кривил губы и смотрел задумчиво и рассеянно.
— Как там наш Назар Евсеевич? — отважился и подступил к нему Антипыч,
хотя, признаться, на ответ не надеялся.
— Болеет, — лаконично сказал уполномоченный.
— Ага. Хворает, дело известное.
Потом Антипыч изловил за амбаром и милиционера и задал ему тот же вопрос.
— Отправили туда, где похуже, — Санько успел выменять в деревне на кусок
материи добрый шмат сала и полкуля картошки и был настроен благодушно. —
Чтобы не умничал.
— Гдей–то может быть хуже? — поинтересовался Антипыч, но на этот вопрос
ответа не получил.
В тот день, когда увезли Назара Евсеевича, Антипыч показал Сережке, как
главному теперь колхозному пахарю, где находится тайник с зерном.
— Ежли что, ежли и меня заметут, — Антипыч был готов к такому повороту
дела, — то знай: здесь семена. Ага. А наказ председателев такой: пустошку за ов-
ражком распахать и засеять. Землица там отдохнула, хороший урожай будет.
Но Антипыч остался вне подозрений уполномоченного: глаза у старика сле-
зились, когда его о чем–нибудь спрашивали, он прижимал плечом здоровое ухо и
выставлял другое, контуженное, не слыша того, о чем его спрашивали, вполне нату-
рально отвечал невпопад; стар и глуп — ясно было любому приезжему.
Ну и председатель в тех разговорах, для которых его пригласил в город чело-
век в сером, про Антипыча, похоже, не упомянул.