ВЗРОСЛЫЕ ИГРЫ
ê
531
нович рассказывал, — вспомнила Вера Петровна, — что после неурожайного лета
медведи не набрали жира, залегли спать голодными и бродит тут неподалеку один
опасный шатун».
Но ей по-настоящему стало жутко, когда она собралась подбросить угля в печ-
ку и обнаружила пустое ведро. Она отказывалась верить собственным глазам, ведь
совсем недавно оно доверху было полно угля. Ей захотелось громко заплакать, поз-
вать на помощь, но никого не было рядом, кто бы услышал ее слезы или крик. Элект-
рический свет слепил глаза, ветер ревел за дверью, каменные стены источали холод,
сырость и мрак. Все, что сейчас окружало Веру Петровну, было враждебно ей.
«Надо действовать, действовать!» — уговаривала себя Вера Петровна. Она на-
шла в закутке за печью топор, взяла обеими руками гладкое отполированное топо-
рище и с размаху ударила по лиственничной чурке. Раздался глухой металлический
звук, и топор, встретив непреодолимую преграду, вырвался из ее рук и шмякнулся
возле порога.
«Что я делаю? Лиственница с годами становится крепкой и твердой, как ме-
талл. Тут требуется мужская сила и сноровка». Она внимательно оглядела контору,
и ее взгляд остановился на стульях. Боясь, что погаснет печь, торопливо и неумело
стала рубить их, понемногу подкладывая топливо в огонь. Печка уже не гудела, а
слегка теплилась, и, чтобы не замерзнуть, Вера Петровна стала ходить вокруг нее,
десять кругов по часовой стрелке, десять — против. В голову лезли самые дикие,
нелепые мысли. То ей чудилось, что вот-вот вернется дядя Кеша, раскаявшийся в
своем жестоком поступке. Он убедил свою тещу, усыпил ее бдительность и теперь
спешит за ней, чтобы отвести в теплый сухой дом. Или нет, ему не удалось сломить
ее старческое упрямство, но, устыдившись, не выдержав укоров своей совести, он
вернется, чтобы поддержать ее морально, и вместе с нею проведет ночь в каменном
холодном склепе.
Что за глупости? Какая чушь! Скорее всего появятся Таня и Петр Иванович,
слегка пристыженные и смущенные от внезапно одолевшей их страсти. И от того,
что они сумели преодолеть что-то темное, безрассудное, жадное, не забыли о ней,
брошенной в холодной конторе в зимнюю вьюжную ночь, их лица будут просвет-
ленными, а глаза виноватыми и добрыми.
Но никто не торопился на выручку. Незапертая дверь громко хлопала, в обра-
зовавшуюся щель залетал с ветром снег, который не таял, а лежал белой крупой у
порога.
Тут в Вере Петровне возмутились остатки ее гордости и попранного самолю-
бия, привычка к упорядоченной жизни. Почему с ней так поступили? Почему ее
предали эти люди? Ведь она не какая-нибудь легкомысленная искательница при-
ключений, которая вешается на шею первому встречному. Она солидная женщина,
верная жена, любящая мать. Ее уважают в институте, с ее мнением считаются на
кафедре, сам ректор всегда здоровается с ней за руку. Это тебе не работенка сторо-
жа, который от безделья развлекает отдыхающих, изнывающих от скуки санаторной
жизни, благостными байками о совести и вере. А егерь? Тоже хорош со своими раз-
говорами о зеленой траве! Знали бы они, какая тишина наступает, когда она, стар-
ший преподаватель Яскина, выходит к кафедре и видит внимательные, пытливые
глаза студентов. А диссертация, которой, в сущности, она посвятила свою жизнь!
Ее признали даже московские ученые, а они не очень-то раскланиваются перед про-
винциалами, самим тесно. И надо же было ей влипнуть в такую глупую историю
именно сейчас, когда пришло утверждение из ВАКа и она подала документы на
конкурс, выдержав который, получит звание доцента. Через две недели состоится
заседание ученого совета, а она... она... утром найдут ее застывший труп, и диагноз
патологоанатома будет предельно прост — замерзла, погибла от переохлаждения.