Упрощенная HTML-версия
Исаак ГОЛЬДБЕРГ
ê
88
там, на фронте, шагу ступить не могли... А теперь... выбросили, как... падаль. Боже
мой, боже мой!.. Как падаль. Кто же они?.. Разве им эти деньги дороже были Миши,
героя?.. Боже мой, боже мой!..
Она выкрикивала слова и раскачивалась, стукаясь головою о стену. Она гляде-
ла на окружающих женщин, ловила их взгляды. Она спрашивала. Ей не отвечали.
— Они у меня душу испоганили... ведь они за веру шли, за порядок!.. Как
Миша мой!.. Я так верила... А они кощунствовали... Я тогда в церкви, на панихи-
де, такую благодать почувствовала... Мне стало легче после молитвы... Я была им
благодарна... А они... Какая же у них вера? Во что же они верят? Где у них душа?..
Душа где?..
Она передохнула. Всхлипнула. Завязанными руками (как дети кулачком) утер-
ла глаза. Сжалась.
Женщины глядели на нее сумрачно, заплаканно. Королева Безле тихо, про себя
плакала.
Из-за стола (там она молчаливо стояла и слушала внимательно и впитывала
все в себя) вышла Желтогорячая.
— Сволочи они... Сволочи! — выкрикнула она. — Разбойники с большой до-
роги!.. Какая у них вера? Нет у них никакой веры!.. Всех обманывали, всех! Ни в
бога, ни в черта они не верят!..
Выкрикнула — задохнулась. И, словно сменяя ее, Королева Безле.
— Все опоганили они... Голубушка! Все опоганили... Над всем издевались!..
Какое дело большое делать шли, а бардак с собой тащили!.. Нас понабрали, с нами
все грязью затаптывали… Губители они!.. Никого они не любят, никого!..
Побелела Королева Безле. Вовсе и кротости в ней нет. В маленьких, покорных
глазах — злоба звериная.
Перебивая Королеву Безле, заговорили, закричали другие. Вот та, в розовом
кимоно, черненькая, с челкой, еще и еще. Прорвалось что-то, хлынуло.
— Нас, как собак, кинули!..
— Как сучонок!.. Как собак!.. Будто не люди мы!
—Манили сладкой жизнью!
—Меня чистенькой, как стеклышко, в Омске взяли!.. Невинная я была!..
—Меня от мужа!.. Муж у меня хороший... Муж хороший у меня был!..
— Заразили меня!.. Девочки, не признавалась я!.. Сифилисом наградили гады!
Господи — господи!..
— Сволочи они, сволочи!..
—Теперь на муки оставили!.. Теперь что же с нами сделают? Что же, скажите,
сделают с нами?..
— Боже мой, боже мой!.. Куда нас теперь? Куда?!
Как одержимые — не слушая одна другую, не слыша ничего, выкрикивали
они, плакали, блестели глазами. Растрепанные, с невыспавшимися лицами, с тем-
ными кругами под глазами, обезображенные — метались они, заражая друг друга
смятеньем своим, захлебываясь им, найдя в нем какую-то сладкую горечь, какую-то
пьянящую боль.
Перебивали одна другую, выкладывали свое самое наболевшее, самое срам-
ное и стыдное, самое больное. И забыли, опалившись своим, выношенным, — за-
были про вдову Валентину Яковлевну с ее обидой. И она, высушив слезы свои, оше-
ломленно, испуганно и гадливо (вспомнилось сразу — кто они, кто эти женщины)
глядела на них, снова совсем чужая, совсем далекая, как будто не из одной чаши
плеснулась на нее и на них бабья, женская горячая скорбь...